Делегат грядущего - [195]

Следя за выражением ее глаз, когда Ашрафи называл великолепные цифры, характеризующие музыкальную культуру Узбекистана («…тридцать шесть музыкальных школ, пять музыкальных училищ, две музыкальные школы-десятилетки, консерватория, филармония — объединяющая больше восьмисот исполнителей…» и т. д.), я уловил выраженную в смело сверкнувшем взоре мечту о том же самом, — там, в родной для нее, а для меня неведомой Гане!

Но не я один наблюдал за нею. Случайно обернувшись, я увидел позади себя завороженные, будто наэлектризованные мальчишеские глаза того самого узбека-подростка — Улуга! Он неотрывно следил за выражением лица Сесиль Макхарди, так, как может следить только влюбленный… Именно так — не глядел, а самозабвенно созерцал он ее короткие, черные курчавые волосы, ее вдруг обнажившую ровные белые зубы улыбку, ее тонкие темно-коричневые пальцы, в которых держала она синий цанговый карандаш, и кольцо на левой руке, желто-розовый длинный овальный камень в золотой оправе, закрывающей всю фалангу пальца, красивые ногти — не полированные, не крашеные, но естественно розовые, от просвечивающей сквозь них алой крови.

Теперь меня интересовало только выражение мальчишеского сосредоточенного лица Улуга. Он смотрел на Сесиль Макхарди, как на чудо. Почему именно способен он был смотреть так? Вдруг сосредоточенность, напряженность схлынула с его зардевшихся щек, он счастливо улыбнулся, лицо его стало простодушным, детским… Глянув на Сесиль Макхарди, я увидел в ее левой ладони горсточку кишмиша, — двумя пальцами правой руки, словно клюя кишмиш из ладони, она отправляла изюминку за изюминкой в рот, не зная, не замечая, что за ней напряженно и внимательно наблюдают два человека…

Грянул оркестр, мои наблюдения были смыты торжественным звучанием Бетховена. Студенческий симфонический оркестр исполнял третью часть первой его симфонии…

Как, зачем, почему Улуг оказался здесь? Кто же он — чей сын, где учится и что делает? Почему с таким недетским интересом и вниманием изучает — конечно же изучает! — прибывших в Ташкент гостей? Чего хочет? Чем полна его пытливая, маленькая душа?

На этот раз я всерьез заинтересовался им. И пока длилась величавая симфония Бетховена, испорченная назойливым стрекотанием киноаппаратов, раздражающими вспышками фотографических ламп, жаром слепящих глаза бесстыжих юпитеров, я несколько раз оглядывался на Улуга, теперь задумчиво слушавшего, должно быть, непривычную ему музыку.

Кто-то, кажется Ашрафи, громко произнес, когда симфонический оркестр замолк:

— Бетховен, конечно, не рассчитывал на аккомпанемент фотоаппаратов!

Улуг засмеялся, захлопал в ладоши. И тут не сосредоточенным, а оживленно веселым стало его худощавое смуглое лицо, когда грянул узбекскую мелодию оркестр народных инструментов и соло на нае исполнял студент консерватории, чья названная со сцены фамилия была, если не ошибаюсь, Рахматов.

Выходя из зала после концерта, я догнал Улуга, положил руку ему на плечо, спросил:

— А где сейчас Мишка?

Улуг, кажется, вовсе и не удивился вопросу незнакомого ему человека:

— А он сопровождает Мао-Дуня!

— Как это «сопровождает»?

— Ну что вы, разве не знаете главу китайской делегации? Они все сейчас в библиотеке!

— А ты… А он… — не нашелся я что сказать, — а при чем здесь твой Мишка?

— Не могу же я быть в двух местах сразу! Мы разделились: он туда, я сюда, а другие наши делегаты в других местах…

— Какие такие делегаты? Иностранцы?

— Зачем иностранцы? Мы!

— А кто такие вы?

— Ну, вы же видите сами, чего спрашиваете? — ускользнув из-под моей положенной на его плечо руки, сказал мальчик, но, должно быть, сообразив, что ответ его грубоват, уже мягче добавил:

— Обыкновенные мы… ну, школьники… не всем же, как вы, быть настоящими делегатами!

В тоне Улуга звучала обида. И мне захотелось стать с ним на равную ногу:

— Я и не делегат вовсе!

— Кто же вы?

— Я тоже обыкновенный! Просто так из Москвы приехал!

— Неправда! — убежденно возразил Улуг. — Просто так кто ездит? Один только билет на ТУ-104 сюда семьсот рублей стоит!

— А мне командировку дали!

— Ну, раз командировку — значит делегат!.. А как ваша фамилия?

Я назвал себя.

— А! — оживился Улуг. — Так я вас знаю! Я ваш роман читал! А еще говорите, не делегат!

Из зала в коридор и из коридора на улицу мы вышли уже добрыми друзьями. Но уверенный теперь, что увижусь с Улугом еще не раз, и узнав только, что мальчишки устроили некий кружок «пусть не настоящих, но все-таки делегатов» конференции, я не стал больше ни о чем его расспрашивать: мне не хотелось отстать от иностранных гостей, направлявшихся к автомобилям…

4

В кабине управления никому, кроме шофера, быть не полагается, и, когда мы в автобусе отъезжали от гостиницы, я никого, кроме шофера, там и не видел. Но в пути я заметил показавшийся за стеклом кабины краешек знакомой мне тюбетейки, а затем и голову Улуга, притаившегося (безусловно, с согласия шофера) сначала на корточках, а затем осмелевшего и чинно оседлавшего ящик с инструментами.

Улуг оглянулся с осторожностью, оглядел всех пассажиров — индийцев, переводчиц: они явно не обращали на него никакого внимания. Когда Улуг заметил меня, он было испуганно отвел глаза, но затем искоса глянул на меня еще раз. Я улыбнулся и приветливо кивнул ему. Лицо подростка сразу обрело счастливое выражение, он заговорщицки подмигнул мне, уселся удобнее и с важностью, с сознанием собственного достоинства стал всматриваться в подминаемую автобусом асфальтовую ленту улицы. Конечно, в эту минуту он осознал себя «настоящим», как бы утвержденным моею улыбкою в своем праве делегатом, едущим, как и все мы, в то техническое училище, которое индийским писателям предстояло осмотреть.