Делай со мной что захочешь - [22]

Эта фотография больше всех других нравилась мистеру Карману. В первый раз, когда он увидел ее, — а это было, когда он впервые зашел к ним в квартиру, — он взял ее в руки, долго смотрел, затем поднес к окну, чтобы разглядеть получше, и тихо прошептал: — Прелестно… Прелестно…

— Да, — согласилась тогда Ардис, — мне она самой нравится.

— Мать — и дочь. Да. Безупречно. Здесь так ясно, что вы на самом деле мать и дочь, а не чужие люди, которые позируют перед аппаратом, — сказал он. Еще какое-то время поглядел на фотографию. Лицо его приняло строгое, благоговейное выражение. — Удивительно, просто чудо, — странным, не своим голосом произнес он, — как плоть облепляет кости… образуются углы, а кожа натянута… и в результате — такая красота… такая поразительная красота, что даже боязно смотреть.

Ардис молчала.

— И никакое знание тут не поможет, — продолжал мистер Карман. — Не в состоянии помочь…

Сиди неподвижно. Вот так. Не шевелись. Не моргай. Будь умницей, будь умницей. Так. Отлично.

Ардис похвалялась фотографам, их помощникам и другим моделям, что у Элины — природный дар: она может целых полчаса сидеть под ярким светом, ничего не видя, не двигая ни единым мускулом лица, даже не дергая носом, почти не дыша, — настоящая куколка.

— Ты действительно куколка, — соглашались люди.

Мужчины сажали ее на стулья, наклоняли ей голову, пальцами раздвигали губы в улыбке, оставляли ее с этой улыбкой, возвращались через несколько минут и все переделывали, их серьезные, насупленные лица придвигались совсем близко к ней и, однако, не близко. Она чувствовала их близость и все же по-настоящему не чувствовала. Что-то разделяло их, они ей не угрожали. Даже свет не жег ей глаза.

Куколка.

Однажды после долгой съемки, закончившейся только к вечеру, какой-то мужчина повел Ардис и Элину вниз, в ресторан, — там было темно, и Элина ничего не видела. Она обо что-то споткнулась. Заморгала, глаза у нее заслезились — она ничего не могла с этим поделать, и ей стало очень совестно.

— Что с тобой? — вдруг спросила Ардис.

Она и тот мужчина оба остановились и смотрели на Элину.

— У нее глаза слезятся, — сказал мужчина.

— Да нет, ничего, — сказала Элина.

Они сели в уголке. Было очень темно, свет был мягкий. Правда, по стенам этого большого, похожего на пещеру зала горели огни, но свет был мягкий, расплывающийся, неяркий.

— Почему ты так моргаешь? — спросила Ардис.

— У нее, наверное, глаза болят, — сказал мужчина.

Элина молчала. Она ждала. Через несколько минут мать забудет про нее, отвернется, — на это она и рассчитывала. Но Ардис почему-то обняла Элину за плечи, так нежно, и принялась рассматривать ее глаза. Элина была очень смущена, потому что тот мужчина, совсем чужой, смотрел на них.

— Ну-ка скажи мне правду, душенька. Ты хорошо видишь?

— Я не знаю.

— Глаза не щиплет?

— Немножко. — Она не пыталась высвободиться из объятий матери, хотя ей и хотелось. Ей хотелось сказать и матери, и этому мужчине, что все у нее в порядке, что это просто так. Неприятно ведь, когда тебя так разглядывают.

— Элина, ты должна была сказать там, в студии, если свет жег тебе глаза, — сказала Ардис.

Элина не знала, что отвечать. Она чувствовала в голосе матери что-то необычное, таким тоном Ардис не говорила, когда они бывали одни; не говорила она так и при мистере Кармане — значит, все дело в этом мужчине. Поэтому Элина и не знала, что мать хочет от нее услышать.

— Как только ты почувствовала, что у тебя защипало глаза, ты должна была сказать мне, — продолжала Ардис.

— Извини, — сказала Элина.

— Ты умница, что сидишь так смирно, — сказала Ардис, — но, если это еще раз случится, ты тут же должна мне сказать… Если… если, конечно, ты не вздумала стать плохой девочкой и не работать завтра… В этом причина, Элина?

— Нет.

— Ты хотела, чтобы у тебя заслезились глаза, чтобы они стали красные, некрасивые и ты завтра не могла работать?.. Элина, говори правду. Это так?

— Нет, — с несчастным видом сказала Элина.

Ардис посмотрела на мужчину. И безвольно уронила руки на стол.

— Иной раз я просто не в состоянии с ней справиться, я не могу ее понять. Она очень скрытная для своего возраста. По-моему, она строит из себя дурочку, просто чтобы не работать. Элина, душенька, скажи лучше правду. Неужели ты действительно такая дурочка, что целый час смотрела на юпитеры и молчала? И ты хочешь, чтобы я этому поверила?

Элина собралась извиниться, но никак не могла произнести нужных слов.

— Ну? — сказала Ардис.

— Я…

— Ты хочешь, чтобы я поверила, будто девочка твоих лет может довести себя, по сути дела, до слепоты и ничего не сказать? Хочешь, чтобы я этому поверила? О, Господи, — вздохнула Ардис. Элина ждала. Глаза у нее жгло от стыда. Через некоторое время Ардис принялась рассказывать мужчине о том, как трудно приходится Элине в школе: — …просто не знаю, что с ней будет… — и о том, как трудно приходится ей, разведенной женщине, женщине, на всю жизнь обреченной нести ответственность за ребенка: ведь муж бросил ее и алиментов не платит. — Он настоящий уголовник, его ищут в полудюжине штатов, с таким человеком и нормального-то ребенка не вырастишь. — Мужчина принялся утешать ее, и голос Ардис постепенно зазвучал мягче: Элина сразу почувствовала, как все изменилось. Ардис сказала: — Но… в общем-то… я не могу жаловаться, верно? Она, право же, настоящая куколка. Такая миленькая. Вы когда-нибудь видели, чтобы девочка в ее возрасте была до такой степени профессиональна — это же прирожденная модель. Будто маленькая взрослая, верно?.. Просто удивительно, как она старается не показывать своих чувств и не плакать, даже если ей больно. Я бы так не могла. Я иной раз даже думаю, да чувствует ли она боль, как другие дети…