Дела житейские - [16]

Я кончил мыться, ополоснулся, замотал полотенце на бедрах, взял ящик и газету, пошел в свою комнату и мокрым бросился на кровать; у меня такая привычка: обсыхать, не вытираясь. Вырубив приемник, я включил телевизор и тут заметил, что у меня грязь под ногтями. Я потянулся к туалетному столику и достал пилочку для ногтей. Только час дня. Что за черт!

Одно мне ясно: если Винни не заплатит мне завтра, посмотрим, какую работу мы начнем через три дня. Ах, этот чертов итальянец.

— Фрэнки, дорогой, разве я не забочусь о тебе? — спрашивает он меня по крайней мере раз в месяц.

А я ему:

— Еще бы, лучше родной матери.

Что правда, то правда. Деньги он мне подкидывает без всяких оформлений и наличными. Но если этот макаронник хочет, чтобы я работал на его новостройке, пусть раскошеливается. Пятьдесят баксов в день. Да можно ли на это прожить? А мне еще на детей надо. Я не могу себе позволить с бабой переспать, вот до чего дошло.

Пиво кончилось, и заныли плечи. Пришлось подняться и растереть их „Бен-Геем". Я и себе плеснул глоток. Взглянув снова на часы, я прилег и закрыл глаза. Когда я проснулся, было только два. В телепрограмме не было ничего, кроме мыльных опер. Ни одной баскетбольной игры до осени. Лето будет долгим. Бейсбол я терпеть не могу. Особенно „Янки". С тех пор как ушел Регги Джексон, это не команда, а дерьмо. Если они вернут Регги и удержат этого бешеного Билли Мартина, у них есть шанс победить и вернуть себе место в таблице.

Захотелось чего-нибудь пропустить, и я решил сходить в бар. Меня снова прошиб пот. Я включил кондиционер, прыснул в лицо одеколон для бритья и надел чистую белую рубашку и брюки.

Уже на полпути к бару я сообразил, что надо посмотреть, сколько у меня денег. В портмоне оказалось семьдесят пять долларов. Из бара доносилась музыка. „Загляни на минутку" всегда был битком набит в любое время дня. Черт, пол-Бруклина безработные. Когда я вошел, все было тишь да гладь. По пятницам вечером туда не продерешься. Этот небольшой кабак, выступающий прямо из стены, лучший в Бруклине. Многие из черных, особенно те, кто недавно сюда переехал, считают зазорным ходить в этот кабак. Все эти педики и черные юппи разодеты в тряпки от Гуччи да Ив Сен-Лорана. Разъезжают на БМВ в черных очках-консервах. И все на одно лицо. В полупальто Поль Стюарт. От них прямо мутит. Это точно, что в „Загляни на минутку" нескольких человек пристрелили, но я хожу туда два года и ни разу не сталкивался ни с чем таким.

Я сел за стойку и заказал „Джека Дэниэла", надеясь, что не столкнусь с Джимми, но, видать, слишком многого хотел. Только я успел покрутиться на табурете и оглядеться вокруг, Джим уже тут как тут.

— Братишка, — говорит и хлопает меня по плечу. А оно у меня болит от укладки растреклятых полов. — Как делишки?

— Ничего, брат, сам знаешь. — Я сделал глоток. — Бьюсь. Хочешь жить, умей вертеться. — Люблю с Джимми потрепаться.

— Вот и я верчусь, парень. Работа есть работа, как на это ни смотри. Ты последние дни Шейлу не видел?

Я покачал головой и одним махом покончил со стаканом. Мне стало так хорошо, что я заказал еще. Больше четырех я себе не позволяю. А когда с наличными туго, я пью пиво, а не то покупаю пинту, иду домой и там поддаю и смотрю телевизор. Просыпаюсь, когда программа уже кончилась или передают утреннюю молитву.

Джимми сел на табурет рядом со мной.

— Эта сука должна мне сотнягу, а я едва жив. Мне на опохмелку двадцатку надо. У тебя не найдется до конца недели, а, братишка? Гад буду, если не отдам, ты же меня знаешь.

Я уж давно понял, к чему Джимми клонит. Впрочем, у него всегда одно на уме. Но этот жиртрест — мой кореш со школьной скамьи. Мы дразнили его, потому что у него с пятнадцати лет были седые волосы. А сейчас у него вся голова седая. Из-за этого к Джимми всегда клеились бабы, но старше. Я ему тогда страшно завидовал.

— По-настоящему понимаешь, что это такое, когда имеешь дело с тридцатилетней. Особенно с рожавшей. Эти умеют задать жару!

Когда он особенно расходился, я врезал ему по шее. Мне еще тогда только сны снились. Однако, надо сказать, все эти бабы дорого ему обошлись. По последним данным у Джимми пять или шесть детей во всех пяти районах Нью-Йорка. Он всегда был дубиной. Только в этом мы и не схожи. Я вылетел из школы не потому, что был тупицей. Просто мне надоело, что все ко мне лезут. В семнадцать лет я начал почитывать словарь, так что, став постарше, не производил впечатление слабоумного, но дошел я только до буквы К. В словаре до хрена мудреных слов. Нынче Джимми делает то, чего от него и ожидали: бьет баклуши. Вообще-то он поторговывает наркотиками, но это так, ерунда. Скажу только одно: он не такой подонок, как другие зверьки. Он всучивает свою дрянь не детишкам и девчонкам, а только настоящей наркоте, которая без этого не живет. А поскольку героин нынче не в моде, Джимми пробавляется „кокой". Мне говорили, что ее теперь курят. От Джимми я знаю, что он этим не злоупотребляет, должно быть, так оно и есть, поскольку этот засранец такой же толстяк, как и раньше.

Джимми склонился над стойкой, положив двойной подбородок на толстенный кулачище.