Дела семейные - [3]

Дверь открыла Куми.

— Боже мой, — взвизгнула она, — Джал, беги сюда, папа весь в крови!

— Где кровь? — изумился Нариман.

Кровь поцарапанной руки немного запачкала рубашку.

— Это? Это называется «весь в крови»? — Нариману стало смешно.

— Как ты можешь смеяться, папа? — упрекнул его Джал. — Мы с ума сходим из-за твоих травм!

— Не преувеличивай. На что-то наступил и слегка подвернул ногу, вот и все.

Куми смочила ватку деттолом и принялась обрабатывать ссадины. Рука Наримана дернулась от жгучего прикосновения антисептика. Куми вздрогнула, как от боли.

— Прости, папа. — Она подула на руку. — Так лучше?

Он кивнул. Ловкие пальцы Куми обтирали ссадины, осторожно заклеивали их пластырем.

— Бога надо благодарить, что все обошлось, — говорила она, убирая аптечку, — ты же понимаешь, чем это могло кончиться. А если бы ты упал прямо на улице, на проезжей части?

— Ох! — Джал закрыл лицо руками. — Даже подумать страшно.

— Одно ясно, — продолжала Куми, — больше ты на улицу не пойдешь.

— Согласен, — подхватил Джал.

— Не будьте идиотами, вы двое.

— А как насчет тебя, папа? — взвилась Куми. — Завтра тебе исполняется семьдесят девять лет, а ты ведешь себя совершенно безответственно. Не думаешь о Джале и обо мне, не ценишь, что мы для тебя делаем.

Нариман сидел, стараясь сохранять гордое спокойствие. Но руки его так и плясали, сколько он ни пытался удержать их на коленях. И ноги дергались все сильней, заставляя подпрыгивать колени. И еще он никак не мог вспомнить, принял ли лекарства после обеда.

— Выслушайте меня, — сказал он, устав ожидать, пока успокоятся конечности. — В молодости меня контролировали родители и погубили те годы. По их милости я женился на вашей матери и погубил свою зрелость. Теперь вы хотите истерзать мою старость. Я этого не допущу.

— Ложь! — вспыхнула Куми. — Это ты погубил мамину жизнь и нашу с Джалом тоже! Я не потерплю ни одного дурного слова о маме!

— Ты только не расстраивайся, — пытался утихомирить сестру Джал, яростно поглаживая ручку кресла. — Я уверен, что сегодняшний случай послужит папе предостережением.

— И он поймет? — Куми злобно смотрела на отчима. — Или опять выйдет на улицу и переломает себе кости на мою голову?

— Нет, нет, он будет хорошо вести себя. Будет сидеть дома, читать, отдыхать, слушать музыку и…

— Я хочу это от него услышать!

Нариман сохранял спокойствие, занятый полезным делом: он уже расстегнул пояс и перешел к развязыванию шнурков.

— Если ты не желаешь слушаться нас, можешь спросить, что твоя дочь об этом думает, когда она завтра придет, — предложила Куми. — Твоя плоть и кровь, не то что мы с Джалом, второй сорт.

— Вот это ты совершенно напрасно.

— Слушай, — вздохнул Джал, — Роксана с семьей придет на папин день рождения. Давайте не будем завтра ссориться.

— Причем тут ссора? — возразила Куми. — Просто обсудим все серьезно, как взрослые люди.

Джал и Куми безоглядно полюбили Роксану с момента ее появления на свет, хоть и приходилась она им не родной, а сводной сестрой. Джалу тогда было четырнадцать, Куми двенадцать, поэтому у них не возникло ощущения, что с рождением малышки они оказались на втором плане, они не терзались ревностью, завистью или даже ненавистью — теми сложными чувствами, которые новорожденные нередко вызывают у братьев и сестер, близких к ним по возрасту.

Или, может быть, Джал и Куми обрадовались появлению Роксаны, потому что она заполнила пустоту, оставленную смертью отца, умершего четырьмя годами раньше? Дети редко видели отца здоровым. В короткие промежутки, когда он не был прикован к постели из-за больных легких, он был так слаб, что нуждался в постоянном уходе и помощи. Хронический плеврит оказался предвестием более серьезной легочной болезни, страшная аббревиатура которой никогда не произносилась ни в семье, ни среди друзей. Вода в легких — так говорили о недуге Палонджи.

Сам Палонджи, чтобы облегчить близким бремя тревоги, превратил в шутку это кодовое название своей болезни. Когда Джал, который рос большим шалуном, выкидывал очередной фортель, то причиной считалась вода в его голове. «Уши затыкай, когда моешь голову», — поддразнивал его отец. Неумелые руки свидетельствовали о воде в пальцах. А когда маленькая Куми плакала, отец говорил: «Моя прелестная дочурка не плачет, у нее просто вода в глазах». И Куми улыбалась.

Отвага Палонджи Контрактора и его решимость не допускать уныния в семье были героическими, но конец, когда он наступил, надломил Джала и Куми. Три года спустя мать вторично вышла замуж. Дети холодно приняли чужака и никак не могли преодолеть неловкость в общении с ним. Они упрямо звали Наримана Вакиля «новым папой».

Нариман болезненно реагировал на это обращение — всякий раз, когда дети называли его так, они будто камушек ему в лицо бросали.

Поначалу он пытался отшутиться:

— И все — просто «новый папа»? А почему не более длинный титул? Как насчет «новенького улучшенного папы»?

Однако выбор прилагательных оказался неудачным: Джал ледяным тоном заметил, что никто не может быть лучше их настоящего папы. Матери потребовалось немало времени, чтобы убедить детей, что ей было бы приятнее, если бы они отказались от этого «новый». Джал и Куми согласились; они быстро взрослели, слишком быстро. Дети сообщили матери, что готовы называть отчима как она пожелает. Он же все равно не станет им папой, как его ни зови, сказали дети.