Дела «Континенталя». Бархатные коготки. Мэллори - [40]

Четырехкомнатная квартира; два выхода — главный и черный; обстановка обычных меблирашек в доходных домах. На своем веку мне довелось повидать множество таких квартир.

Мы уселись в гостиной, закурили и принялись трепаться о пустяках, внимательно изучая друг друга. Мне, например, показалось, что Лендвич нервничал; складывалось впечатление, что он совсем не рад моему приходу. Скорее, наоборот.

— Вы мне обещали немного помочь, — наконец, напомнил я.

— Мне очень жаль, — ответил он, — но выяснилось, что в настоящее время я ничего не могу для вас сделать. У меня были кое–какие планы, но в последние часы обстановка изменилась. — Он немного помолчал и добавил: — может быть, немного попозже…

Из его слов я понял, что он хотел поручить мне Бойда, но поскольку Бойд уже вышел из игры, работы у Лендвича для меня не нашлось.

Лендвич встал и принес бутылку виски. Какое–то время мы еще беседовали о том о сем. Он не хотел показать, что желает поскорее избавиться от меня, а я тоже не спешил.

Несмотря на то, что разговор шел о всяких пустяках, мне все–таки удалось понять, что он всю жизнь промышлял мелким жульничеством, а в последнее время нашел более выгодный бизнес. Это подтверждало слова Пенни Граута, сказанные им Бобу Филу.

Потом я стал рассказывать о себе. Рассказывал намеками, недомолвками, делая многозначительные жесты. Короче говоря, дал ему понять, что за мной тоже водятся грешки, а в довершение всего намекнул, что в свое время был членом банды Джимми—Пистолета, которая сейчас почти в полном составе отбывает наказание в Уолл—Уолле.

Наконец Лендвич решил дать мне взаймы некоторую сумму, которая поможет мне встать на ноги и обрести уверенность. Я ответил, что мелочишка мне, конечно, не помешает, но хотелось бы найти какую–нибудь возможность подработать основательно.

Время шло, а мы так и не могли договориться до чего–нибудь определенного. Наконец мне надоело говорить обиняками, и я решительно сказал:

— Послушай, приятель, — говоря это, я внешне был совершенно спокоен. — Мне кажется, ты здорово рисковал, ухлопав шустряка, которого я наколол.

Я хотел внести элемент оживления в нашу скучную беседу, и мне это удалось как нельзя лучше. Лицо его сразу же исказилось от ярости, а в следующее мгновение в руке блеснул кольт. Но я был начеку и сразу же выстрелил. Выстрел превзошел самые смелые мои ожидания: револьвер вылетел из его руки.

— Вот так–то будет лучше, — сказал я. — И не вздумай рыпнуться!

Лендвич сидел, потирая онемевшую от удара руку и с удивлением таращась на дымящуюся дыру в моем кармане. Он был ошарашен. Это и понятно: выбить выстрелом оружие из руки противника — очень эффектная вещь, и удается она крайне редко. Но, тем не менее, удается. Не очень опытный стрелок — а я именно таковым и являюсь — всегда стреляет лишь приблизительно в ту сторону, куда хочет попасть. Это получается автоматически. Раздумывать тут некогда. А если противник делает какое–либо подозрительное движение, то стреляешь обычно в том направлении, где это движение возникло. Когда Лендвич выхватил револьвер, я, естественно, выстрелил в сторону его оружия. Остальное сделала пуля. Но выглядело это, повторяю, очень эффектно.

Я погасил тлеющую ткань куртки и прошел к тому месту, куда отлетел револьвер.

— Нельзя играть с огнем, — назидательно сказал я — Так и до беды недалеко.

Он презрительно скривил свой маленький ротик.

— Выходит, вы из легавых, — процедил он не то утвердительно, не то вопросительно, но тем не менее постарался вложить в свои слова все то презрение, которое питал к полицейским и частным детективам, а презрение, судя по всему, он питал к ним немалое.

Возможно, мне удалось бы его убедить в противном: что я не легавый, а действительно Шейн Вишер, за которого себя выдаю, но я не стал этого делать.

Поэтому я кивнул.

Он глубоко задумался, все еще потирая себе руку. Лицо его было совершенно бесстрастно, и лишь неестественно блестевшие глаза выдавали работу мысли.

Я продолжал молча сидеть и ждать результатов его раздумий. Конечно же, он пытался в первую очередь разгадать, какую роль я играю в этом деле. А поскольку я встретился на его пути только вчера, намекнув ему о слежке, тс он, видимо, решил что я ни о чем не знаю. Кроме того, что он прикончил Бойда. Видимо, он посчитал, что я не знаю даже о деле Эстепа, не говоря уже о других грехах, которые водились за ним.

— Вы не из полиции? — спросил он чуть ли не радостным тоном, тоном человека, который понял, что еще не все потеряно. Ему, может быть, еще удастся выкрутиться из неприятного положения.

Я рассудил, что правда мне не повредит, и сказал:

— Нет, не из полиции. Из Континентального агентства.

Он подвинулся ближе.

— Какую роль вы играете в этом деле?

Я снова решил сказать правду:

— Меня беспокоит судьба второй жены доктора Эстепа. Она не убивала своего супруга.

— И вы хотите добыть доказательства ее невиновности, чтобы она могла выйти на свободу?

— Да.

Он хотел придвинуть свой стул еще ближе к моему, но я сделал знак оставаться на месте.

— Каким образом вы собираетесь это сделать? — снова спросил он, и его голос стал еще тише и доверительней.