Дела «Континенталя». Бархатные коготки. Мэллори - [23]

— Привет! Как жизнь?

Он развалился на стуле, ноги положил на стол и потянулся за лежащими на нем сигаретами.

Таким он был, Грязный Рей. Мужчина лет тридцати с небольшим, с кожей землистого цвета, не большой, не маленький, всегда кричаще, при этом, как правило, не очень чисто одетый, который свою безмерную трусость маскировал бахвальством, самовосхвалением и напускной уверенностью в себе.

Но я‑то знал его около трех лет, а потому подошел и одним движением смахнул его ноги со стола, чуть не сбросив его со стула.

— В чем дело? — Взбешенный, он изготовился к прыжку. — Что за манеры? Хочешь схлопотать по роже…

Я сделал шаг вперед. Он мгновенно отступил.

— О, да ведь я это просто так. Пошутил!

— Заткнись и садись, — сказал я.

Я знал Грязного Рея около трех лет, пользовался его услугами, но тем не менее не мог ничего сказать в его пользу. Трус. Лжец. Вор и наркоман. Человек, готовый продать своих приятелей, а если понадобится, то и доверителей тоже. Славная пташка. Но профессия детектива — тяжелая профессия, здесь не приходится брезговать средствами. Рей мог быть полезным инструментом, если знать, как им пользоваться, то есть, если держать его твердой рукой за горло и проверять поставляемую им информацию. Для моих целей трусость была его наибольшим достоинством. Присущие ему качества были известны всему преступному миру Побережья, и хотя никто, включая самого мелкого мошенника, не питал к нему ни малейшего доверия, и с особой подозрительностью к нему никто не относился. Его сотоварищи в большинстве сходились на мнении, что он слишком труслив, чтобы быть опасным, они считали, что он побоится их предать, побоится безжалостной мести за донос. Однако они не учитывали, что Рей обладал даром внушать себе веру в собственную неустрашимость. Он свободно ходил, куда хотел и куда я его посылал, а затем приносил информацию, которую иным путем я не смог бы получить.

Я почти три года его использовал и хорошо оплачивал, и он был мне послушен. “Информатор” — этим словом я называл его в моих отчетах; преступный мир, кроме повсеместно используемого слова “стукач”, имеет на этот случай множество весьма не лестных определений.

— Есть работа, — сказал я, когда он уселся снова, оставив на этот раз ноги на полу. Левый уголок его рта дрогнул, а левый глаз подмигнул понимающе.

— Так я и думал. — Он всегда говорил что–нибудь в этом роде.

— Хочу, чтобы ты поехал в Халфмун—Бей и провел несколько дней у Джоплина. Вот тебе два снимка. — Я протянул ему фотографии Пэнбурна и девушки. — На обороте их имена и описание. Я хочу знать, появляется ли кто–нибудь из них там, что делает, где таскается. Возможно, что Жестяная Звезда их укрывает.

Рей взглянул на снимки.

— Кажется, я знаю этого типа, — сказал он, дернув левым уголком рта. Это тоже типично для Рея. Когда сообщаешь ему имя или описание, даже вымышленные, он всегда так говорит.

— Вот деньги. — Я пододвинул к нему несколько банкнот. — Если тебе придется пробыть там дольше, я вышлю еще. Контакт со мной поддерживай по этому номеру. Можешь звонить в контору. И помни: глаза держи открытыми. Если застану сонным, выдам тебя.

Он как раз кончил считать деньги — их было не так уж много, — и с презрением швырнул купюры на стол.

— Оставь себе на газеты, — заявил он с иронией. — Как я могу узнать что–нибудь, если не могу там ничего истратить?

— На пару дней хватит, остальные и так пропьешь. А если задержишься, подброшу тебе еще. А плату получишь после работы, а не до.

Он потряс головой и встал.

— Хватит с меня твоего скупердяйства. Выполняй сам свои поручения. Я кончил.

— Если сегодня вечером ты не поедешь в Халфмун—Бей, то действительно кончишь, — заверил я его, предоставляя ему воспринимать мою угрозу так, как он пожелает.

Как и следовало ожидать, через минуту он взял деньги. Спор о задатке был неизменным вступительным ритуалом.

После ухода Рея я уселся поудобнее и выкурил несколько сигарет, размышляя над этим делом.

Сперва исчезла девушка с двадцатью тысячами долларов, потом поэт, и оба, надолго или нет, поехали в “Уайт Шэк”. С виду дело казалось ясным. Пэнбурн под влиянием девушки так размяк, что выписал ей фальшивый чек со счета Эксфорда, а потом, после событий, о которых я еще ничего не знаю, они где–то укрылись.

Есть еще два следа. Первый: соучастник, посылавший письма Пэнбурну и получивший багаж девушки; этим займется наша контора. Второй: кто ехал на такси с квартиры девушки в отель “Маркиз”?

Это могло не иметь отношения к делу, а могло и иметь самое непосредственное. Если я найду связь между отелем “Маркиз” и “Уайт Шэк”, то можно будет сказать, что мы напали на след… На телефонном коммутаторе в отеле “Маркиз” я застал девушку, которая когда–то уже оказывала мне услуги.

— Кто звонил в Халфмун—Бей? — спросил я.

— Боже мой! — Она упала на стул и розовой ручкой осторожно поправила свои мастерски уложенные волосы. — Мне хватает работы и без того, чтобы вспоминать телефонные разговоры. Это ведь не пансионат. Здесь звонят чаще, чем раз в неделю.

— Вряд ли у вас было много разговоров с Халфмун—Бей, — настаивал я, опершись о стойку и поигрывая пятидолларовой бумажкой. — Вы должны помнить последний.