Дела «Континенталя». Бархатные коготки. Мэллори - [192]

— Замечательно! — невольно вырвалось у него. — Ваша работа?

— Да.

Едва доставая головой ему до плеча, Энн, засунув руки в большие карманы платья, стояла так близко, что почти касалась Керридена. Некоторое время они молча смотрели на картину, затем, с оттенком печали в голосе, девушка произнесла:

— Брайан, шутя, назвал бы ее открыткой. Он мне сильно помогал. В нем от природы было заложено отличное чувство перспективы.

Глаза нагой женщины, слишком честные и проницательные, начали беспокоить Керридена. Он отвернулся и стал рассматривать студию, в которой царил образцовый порядок. С одной стороны помещения находились полки с книгами, и их пестрые переплеты красиво сочетались с многочисленными цветами, расставленными по комнате, и с развешенными по стенам картинами. Большой, покрытый подушками диван занимал место в одном углу, в другом стояла радиола.

Работы на стенах были выполнены рукой Энн. Керриден узнал ту же внутреннюю энергию, те же яркие краски и твердую точную кисть. Он еще удивился про себя, что такая хрупкая на вид девушка пишет такие мощные картины. Если в творчестве проявляется характер, то значит в ней таится немалая сила. Сила духа.

Керриден чувствовал себя явно не в своей тарелке, не знал, с чего начать, о чем говорить. Энн же, наоборот, была очень приветлива и обращалась с ним, как со старым знакомым.

— Когда вы познакомились с Брайаном?

Она неожиданно повернулась к нему, и Керриден с замешательством обнаружил, что ее взгляд такой же проницательный и честный, как у женщины на картине.

— Мы встретились случайно, — ответил он, жалея, что не ознакомился подробнее с биографией Мэллори, которую предоставил ему Ренли. — В течение недели жили под одной крышей… Он дал мне взаймы десять фунтов. Я хотел их вернуть.

— Садитесь, пожалуйста, — пригласила Энн. — Я давно не встречала никого из его знакомых. Теперь мне жаль, что я мало ими интересовалась… Что–нибудь выпьете, или, считаете, рано?

— Выпить для меня никогда не рано, — сказал Керриден, снимая пальто. Пока она доставала из буфета джин и бутылку “Дюбонне”, он продолжал: — После войны я долго провалялся в госпитале, а затем отправился в Америку. И вот недавно вернулся оттуда и вспомнил, что должен вашему брату деньги. Честно говоря, я подумал, что это прекрасный повод для встречи. Пытался найти его адрес в телефонном справочнике, но вместо его имени нашел ваше. Он как–то упомянул про сестру, Энн. Я догадался, что это вы, и вот пришел…

— Что он вам обо мне рассказывал? — Она поставила бутылки на столик. Руки у нее чуть дрожали. — Садитесь же!

— Не помню, — ответил Керриден, опускаясь в кресло.

Он не собирался лгать больше, чем необходимо. Ему и так было необычно трудно играть взятую на себя роль, постоянно приходилось подавлять порыв во всем признаться, поведать ей о Жанне, Яне и Ренли, о причинах, которые заставили его искать Мэллори.

— Мы разговорились о своих близких, и он упомянул о вас. В памяти осталось имя Энн — мое любимое.

— И вы забыли остальное? Как жаль! Признаюсь, я немного сентиментальна. Мне дорого все, что связано с Брайаном.

В замешательстве Керриден обратился к помощи новой лжи:

— Правда, я не помню. По–моему, он говорил, что вы красивы…

Она испытующе посмотрела на него.

— Нет, этого он не говорил. Ну ладно. Я не должна была вас расспрашивать.

— Простите. Напрочь вылетело из головы… Я и подумать не мог, что мне удастся с вами познакомиться. — Он поспешил сменить тему. — А как Брайан погиб? Если вы не хотите говорить об этом…

— Не хочу говорить об этом? — Девушка подалась вперед, щеки ее порозовели. Керриден поразился, что вначале она показалась ему некрасивой. — Наоборот, я только и ищу предлога, чтобы поговорить о нем! Второго такого нет!.. Через несколько недель после начала войны его сбили и взяли в плен. Он бежал и вступил в один из отрядов французского Сопротивления. Ему удалось тогда переслать мне письмо — последнее, что я от него получила. Письмо принес американский пилот, его приятель… Брайан казался таким счастливым, работая с этими людьми! Их было восемь, они пускали под откос поезда. Командиром был француз, Пьер Гурвиль. Брайан отзывался о нем восторженно, как о человеке бесстрашном, умном и справедливом. Он вообще писал очень образно, и все восемь членов группы были как живые: два француза, две француженки, два поляка и три англичанина, включая его самого. Одной молоденькой француженкой, Жанной Персиньи, он просто восхищался. Вероятно, это были замечательные люди. Я страшно волновалась, зная, какой опасности он подвергается, но ничего не могла изменить… Даже написать ему не могла. Потом из министерства военно–воздушных сил мне сообщили, что он попал в руки гестапо и был убит при попытке к бегству. Он погиб за два дня до капитуляции Германии.

“Тупик”, — подумал Керриден, уверенный, что девушка говорит то, что принимает за правду.

— Его смерть потом подтвердилась? — осторожно поинтересовался он. — Всякое иногда случается…

Энн бросила на него изумленный взгляд.

— Почему вы об этом спрашиваете?

Керриден решил прощупать, что она знает на самом деле.

— Я недавно говорил о вашем брате… с Ритой Аллен. — Он заметил, как девушка вздрогнула и сжала кулаки. — Вы знакомы? По ее мнению, ваш брат жив. Она утверждает, что несколько недель назад видела его.