Декларация смерти - [16]

— Это все ложь, ложь, — бормотал он, шаря глазами по сторонам, чтобы убедиться, что его никто не слышит. — Анна, ты должна мне поверить. Матушка-Природа желала совсем другого…

— Ты так думаешь, потому что твои родители попытались схитрить, — твердо сказала Анна, покачав головой. — Нечего злиться на мистера Саржента, злись лучше на своих родителей. Это они нарушили Декларацию. Это из-за них ты очутился здесь.

Разумеется, Питер не согласился и стал спорить. Он вечно спорил. В коридорах, в столовой, всякий раз, когда они могли поговорить без опасения быть услышанными, Питер обрушивался на Грейндж-Холл, на Наставников — одним словом, буквально на все, что знала Анна. В таких случаях, по большей части, она советовала ему проявлять больше уважения к Матушке-Природе и Властям, да и вообще не шуметь зря. Впрочем, иногда любопытство брало верх, и тогда Анна украдкой расспрашивала Питера о его жизни за пределами Грейндж-Холла, притворяясь, что ей не особо интересны его ответы. Правда заключалась в том, что Питер был окошком, через которое Анна могла хотя бы мельком увидеть Внешний Мир, и это искушение девушка была не в силах преодолеть.

Питер рассказал, что жил в Лондоне, в Блумсбери, районе, где много лет назад селились знаменитые писатели. Это заинтересовало Анну, которая по-прежнему, как только подворачивалась возможность, затворялась в Ванной для девочек № 2, чтобы сделать очередную запись в дневнике, смакуя мгновения, когда могла поделиться соображениями об окружающем мире и выплеснуть на страницы свои переживания. В доме, в котором вырос Питер, имелся подвальный этаж, где юноша и провел большую часть своего детства. Его научили читать, писать, пользоваться компьютером и «задаваться вопросами». Он читал книги и газеты. Его поощряли «иметь свое мнение». Сама мысль о том, что можно читать книги, не предназначенные для того, чтобы сделать тебя более Ценным, крайне взволновала Анну. Она считала, что разрешено брать в руки только одобренные Властями учебники по Препарату Долголетия, ведению домашнего хозяйства, а также обширные увесистые труды «Позор Лишних», «Трактат о Бремени Природы и Лишних», превозносившие преимущества Долголетия, подробно объяснявшие проблему Лишних и рассказывавшие о Просвещенном Человеколюбивом Принципе, суть которого заключалась в том, что Лишние должны работать, чтобы искупить грех своего существования. Анна снова и снова перечитывала эти книги, смакуя точность слов и неопровержимость доводов, убеждавших девушку гораздо лучше слов миссис Принсент, что она не имела права появляться на свет, и теперь ей оставалось только усердно трудиться в надежде приносить такую пользу, что ей простится Грех Существования.

С другой стороны, Питер не читал этих книг, но это компенсировалось его знаниями о Внешнем Мире, о том, что Анна даже и не мечтала потрогать или увидеть. Питер поведал ей, что раз в год его тайком возили путешествовать по стране. Они приезжали в уединенное место, где он мог спокойно бегать и кричать, не боясь, что его кто-нибудь увидит или услышит. В эти краткие мгновения свободы он кричал и вопил во всю силу легких, зная, что весь остальной год ему придется таиться и разговаривать шепотом.

Питер мало что рассказывал о родителях, если честно, он вообще о них не говорил, однако отмечал, что взрослые, с которыми он был знаком, являлись членами Подполья. Они сражались с Властями и не желали следовать положениям Декларации. Когда родители Анны вышли из тюрьмы, они тоже присоединились к Подполью, и Питер жил вместе с ними. Он сказал, что они пытаются побольше узнать о том, как используют Лишних.

Анна не очень-то ему и поверила. Кроме того, она терпеть не могла ненавистные ей байки о ее родителях. Однако она дорожила удовольствием, смешанным с чувством вины, которое доставляли ей рассказы Питера о жизни во Внешнем Мире. Мысль о том, что можно вот так запросто, крича и смеясь, пробежаться по полю, приводила ее в восторг. Анна подумала, что это ей очень бы понравилось.

Как-то вечером Питер и Анна, закончив уборку на кухне, вытирали столовые приборы. С тех пор как юношу перевели в Грейндж-Холл, прошло уже больше месяца.

Анна методично брала в руки вилки и ножи из нержавеющей стали и протирала их тряпками, а Питер рассказывал, каково это сидеть под открытым небом у костра, сложенного из плавника, жарить на огне грибы и играть в карты. Что это была за игра — Анна не знала. Потом Питер заговорил о Вирджинии Вулф — писательнице, жившей в Блумсбери много-много лет назад — так много, что ее первая книга была издана аж в 1915 году. Питер сказал, что Вирджиния все время что-то писала, но счастья ей это не принесло и в конце концов она покончила с собой.

Анна слушала Питера в молчании, изо всех стараясь соскрести застывший жир с ножа, который сжимала в руках, — столовые приборы полоскали в теплой воде, как правило смывавшей только самые крупные кусочки пищи, ну а пользование моющими средствами миссис Принсент считала дорогим и вообще излишним. «Интересно, — подумала Анна, — если Вирджиния Вулф была Правоимущей, отчего она вдруг захотела умереть? Вирджиния Вулф, должно быть, могла шуметь сколько душе угодно, ничуть не боясь быть за это наказанной». Анна нахмурилась и тут заметила, что Питер на нее смотрит. Его взгляд по-прежнему смущал Анну, которая считала, что вот так без всякого стыда разглядывать людей все-таки недопустимо.