Декабристы - [111]

Вернувшись в сентябре 1821 года в Россию, Трубецкой продолжил службу в столице в должности старшего адъютанта Главного штаба. Должность эта была в 1820-х годах ответственной и почтенной. Число старших адъютантов колебалось от четырех до семи. Они назначались «из отличнейших штаб-и обер-офицеров армии». В число их обязанностей входило «развозить важнейшие приказания», «осматривать войска, караулы, госпитали», «наблюдать везде за благоустройством и порядком» — и доносить о найденных недочетах как командирам соответствующих подразделений, так и дежурному генералу^{802}. Таким образом, функции старших адъютантов были прежде всего надзорно-полицейскими.

Трубецкой со своими обязанностями справлялся, по-видимому, хорошо, был ценим и любим Волконским и Закревским. Все задания, которые выполнял Трубецкой в качестве старшего адъютанта Главного штаба, выявить не удалось, однако известно, что в 1822 году князю было поручено ответственное дело — проверка финансовой деятельности фельдъегерского корпуса, с которой он блестяще справился^{803}.

Пока Трубецкой инспектировал фельдъегерский корпус, в Главном штабе произошли большие перемены: своих постов лишились и Волконский, и Закревский. Волконский, один из самых близких к Александру I людей, ненавидел графа Аракчеева, соперничал с ним за влияние на императора. Начальник Главного штаба открыто презирал Аракчеева и «называл змеем», а в частных письмах удивлялся «непонятному ослеплению» государя начальником военных поселений. Естественно, и близкие к Волконскому армейские генералы именовали Аракчеева «проклятым змеем», «уродом», «чудовищем», «чумой», «выродком ехидны», «извергом», «государственным злодеем», «вреднейшим человеком в России» и пр.^{804}

Зато Аракчеев был молчалив — о его «мнениях» по поводу Волконского ничего не известно. Однако в апреле 1823 года император отправил начальника штаба формально в бессрочный отпуск, а фактически в отставку. Место его занял ставленник «урода» генерал-лейтенант Иван Дибич. А спустя еще четыре месяца лишился своей должности и Закревский. Новым дежурным генералом стал совершенно бесцветный генерал-майор Алексей Потапов.

Трубецкой же прекрасно уживался и с Дибичем, и с Потаповым. В декабре 1823 года, «по засвидетельствовании начальства об отличной службе и трудах», он был награжден орденом Святой Анны 2-й степени^{805}. Вскоре у старшего адъютанта появились новый круг обязанностей и новые карьерные возможности.

Пожалуй, самая яркая страница служебной биографии князя — его деятельность в последний перед арестом год. Полковник Преображенского полка и старший адъютант Главного штаба в декабре 1824 года был назначен дежурным штаб-офицером 4-го пехотного корпуса со штабом в Киеве, а в феврале 1825-го приступил к своим обязанностям. Корпус, в котором он служил, входил в состав 1-й армии, которой командовал генерал от инфантерии граф Фабиан Остен-Сакен, а начальником штаба был генерал-лейтенант барон Карл Толь. Главная квартира армии располагалась в Могилеве.

Место дежурного штаб-офицера Трубецкому предложил командир 4-го корпуса генерал от инфантерии князь Алексей Щербатов, с которым полковник познакомился в Париже. «Когда князь Щербатов, будучи назначен корпусным командиром, предложил мне ехать с ним, то я с одной стороны доволен был, что удалюсь от общества, с другой хотел и показать членам, что я имею в виду пользу общества и что там я могу ближе наблюдать и за Пестелем», — сообщил Трубецкой следователям^{806}. Этому показанию вряд ли стоит доверять. Борьба с честолюбцем Пестелем стала для Трубецкого одной из главных линий самозащиты на следствии. «Удаляться» же от общества князь и вовсе не собирался. И события декабря 1825 года — явное тому подтверждение.

Между тем, соглашаясь ехать в Киев, князь не просто принимал предложение Щербатова. Он был не единственным кандидатом на эту должность. Командир Отдельного кавказского корпуса Алексей Ермолов ходатайствовал за своего племянника, капитана лейб-гвардии Егерского полка Каховского, и его просьбу поддержал генерал Толь. Назначение Трубецкого было явно «продавлено» «сверху». Император «высочайше отозвался, что вообще, а при 4-м корпусе особенно, по расположению оного в Киеве, находит нужным иметь дежурного штаб-офицера, знающего твердо фронтовую службу»^{807}. У Каховского же опыта «фронтовой службы» не было — он служил адъютантом у Остен-Сакена.

Однако и опыт Трубецкого по этой части был весьма скуден: как уже говорилось, в мае 1819 года он перешел со строевой службы в Главный штаб. Необходима была очень сильная поддержка его кандидатуры, чтобы она была утверждена, невзирая на просьбы Ермолова и Толя. Впоследствии, уже после 14 декабря, Щербатов объяснял армейским властям, что взял Трубецкого к себе, потому что он пользовался уважением «своих начальников и даже самого покойного государя императора, изъявленным его величеством при определении его дежурным штаб-офицером»^{808}. Иными словами, окончательное решение отправить Трубецкого в Киев принял опять-таки Александр I.

До Щербатова 4-м пехотным корпусом командовал знаменитый герой Отечественной войны генерал от кавалерии Николай Раевский. Время, когда он вдохновлял своей деятельностью поэтов и художников, давно прошло. В Киеве генералу было решительно нечем заняться. О том, как проводил время командир корпуса, читаем, например, в воспоминаниях Филиппа Вигеля: «Лет двенадцать не было уже в Киеве военного или генерал-губернатора. Первенствующею в нем особою находился тогда корпусный командир, Николай Николаевич Раевский, прославившийся в войну 1812 года. Тут прославился он только тем, что всех насильно магнетизировал и сжег обширный, в старинном вкусе, Елисаветою Петровной построенный, деревянный дворец, в коем помещались прежде наместники». А польский помещик Кржишковский сообщал в доносе на генерала: «Публика занялась в тишине соблазнительным магнетизмом и около года была совершенно заблуж-дена или не смела не верить ясновидящим и прочая, а более всего, что занимается магнетизмом заслуженный и первый человек в городе»