Декабрь-91; Моя позиция - [37]

Тем не менее вижу необходимость в новых формах продолжать свою общественную и политическую деятельность, чтобы помогать начавшемуся процессу. Это превыше всего. Очень не хотел бы, чтобы все это захлебнулось. Тогда бессмысленно все, что за эти годы было сделано... на такой риск пошли, на такие крупнейшие решения!..

Корреспондент спросил, смог бы я удержать власть, если бы захотел?

-- Видите ли, -- отвечал я, -- есть такая порода людей, которые меняют свои взгляды, позиции для того, чтобы остаться на плаву. И уж тем более власть удержать. Для меня это неприемлемо. Перед Вами человек, все-таки расположенный к движению мысли, к реформам, к переменам и встречным движениям, к компромиссам. Тем не менее это всегда в рамках моего выбора, в рамках принципов, а не просто -- без руля и ветрил.

Так вот -- насчет того, смог бы я удержаться у власти или нет...

Если бы для меня было безразлично, что происходит, и главным было бы находиться "в структурах", то, наверное, вопрос не представлял бы большой сложности. Но речь идет о гораздо большем. Тем не менее не намереваюсь держаться за власть. Считаю, что все должно происходить в конституционных, демократических рамках. Для меня это вопрос высшего принципа. Поэтому я все делал, чтобы было именно так, хотя процесс все время вырывался из этих рамок. В прессе уже пошел гулять термин: по аналогии с августовским путчем заговорили о "пущинском перевороте", имея в виду Беловежскую Пущу.

С такой оценкой согласиться не могу. Хотя у меня с самого начала были замечания и по правовой стороне дела, и относительно неконституционности некоторых решений. Я это высказал в своем заявлении после Минска, в том числе и по поводу того, что сделано там все от имени только трех республик. Но тогда я занял позицию -- поддержать процесс, поскольку есть настрой на Содружество.

Дело ведь не во власти, а в существе того, что происходит здесь, в стране. И раз договорный процесс перешел в другую колею и получил поддержку республик, с этим надо считаться.

Корреспондент напомнил о судьбе Уинстона Черчилля, который сыграл огромную роль во время войны с фашизмом, и ему нация была многим обязана, но на первых же парламентских выборах в 45-м году ему пришлось уйти. Я сейчас вот смотрю Вам в глаза, сказал он, а ему мы тогда в глаза посмотреть не могли... Что у Вас происходит в душе?

Ответил так: беспокойство за страну. Боюсь, как бы не сорвался процесс преобразований, а это может случиться, если окажется нежизнеспособным Содружество. Не могу этого скрывать и не скрываю, постарался довести свою позицию до моих коллег, руководителей республик, до всей страны и мировой общественности. Пока же думаю: поскольку процесс идет открыто и опирается на мнение представительных органов, мой долг -- помочь сохранить курс преобразований. В общем-то, ведь в основе своей идет демократический процесс...

День 21 декабря был у меня предельно насыщенным... Да и все вокруг, пресса и коллеги, интересовались моей реакцией на встречу в Алма-Ате. В этот день, наряду с другими беседами, я имел большой разговор с корреспондентом "Московской правды" Эриком Котляром.

Тема все та же -- судьба страны на крутом повороте ее истории.

Мои размышления все больше приводят к мысли, что политическая борьба наложила негативный отпечаток на процесс суверенизации союзных республик. И он приобретал все более острые формы в связи со своеобразной позицией Российской Федерации, высшие органы власти которой во главу угла поставили не столько реформирование Союза, сколько разрушение центра любой ценой. Это оказало решающее воздействие и на позицию других республик. Ситуацией воспользовались сепаратисты. Об этом сейчас не любят вспоминать... Но именно с этого момента начала нарастать война законов, разрушившая функционирование органов власти, повлекшая развал финансов, экономики.

-- Когда у нас пошли процессы суверенизации, -- говорил я Котляру, -мы сразу стали заниматься выяснением -- чей закон старше в иерархии власти: центра или республик. Начались нарушения исполнительных функций, которые быстро вызвали паралич власти и развал экономики. Я чувствовал -- мы движемся к катастрофе. Любое решение центра встречало со стороны республик возражения: не вмешивайтесь, вы нарушаете суверенитет. Конечно, было ясно: старые структуры власти себя изжили. Они требовали коренного обновления -нового законодательства, новых государственных институтов, определения в другой системе взаимодействия мест центра и республик, новых экономических связей на принципиально иной основе. Да, страна должна была стать другой. Но во всех случаях она может выжить, только будучи единой, -- в ее рамках вполне могли бы существовать независимые государства с общим координирующим центром. Так я понимаю гарантию от возможных опасностей.

Но вот теперь пошли иные процессы. Возникло Содружество Независимых Государств без общего центра. Каким же оно может стать? Из Минского соглашения это понять трудно. Оно скорее схематично и концептуально. Но этого мало для обеспечения жизненного взаимодействия всех равноправных членов Содружества. Нужны общие институты, способные осуществить государственные принципы, нужна конституционная преемственность от бывшего Союза. Иначе не заработает экономический механизм. Да и не только это. Много непредвиденного может произойти, если не проработать в деталях все сложные аспекты новых взаимоотношений между членами Содружества.