Дегустаторши - [35]

– Повеселись там за всех, – подмигнула Лени.

– Если не тянет веселиться, хотя бы расскажешь, как это было, – напомнила Улла. – Не хочу упустить ни единой детали!

Эльфрида уже стояла на улице.

– А ты мне ничего не скажешь?

– Что тут сказать, берлиночка? Непростое это дело – якшаться с теми, кому ты не ровня. Да только выбора обычно нет.

Поговорить с баронессой было единственной моей целью на вечер, но я не понимала, как это сделать, и поэтому, едва войдя в зал, взяла предложенный официантом бокал: решила, что так будет проще освоиться. Тихонько потягивая вино, я переходила от одной группы увлеченно болтающих гостей к другой, но, так и не выбрав, к которой присоединиться, села на диван рядом с компанией пожилых дам, уже уставших или просто заскучавших. Как бы то ни было, мое появление дало им новый предмет для беседы, и они принялись расхваливать атласное платье: «этот вырез на спине так вам идет», говорила одна, «а мне нравится вышивка на плече», перебивала другая, «на редкость удачный фасон», подхватывала третья. «Заказывала в одном берлинском ателье», успела ответить я, но тут в зал вошли новые гости, и дамы заспешили к ним, совсем забыв обо мне. Я отошла в уголок, прижалась обнаженной спиной к обоям, допила бокал и стала изучать потолочные росписи, воображая, что переношу изображенных персонажей на бумагу, со всеми анатомическими особенностями. Ноготь указательного пальца скреб о подушечку большого; заметив это, я велела себе прекратить и выглянула в окно: не собирается ли баронесса подняться в зал? Но она по-прежнему была окружена толпой людей, жаждущих засвидетельствовать почтение. Мне нужно было подойти к кому-нибудь из присутствующих и вмешаться в уже начавшийся разговор, но я не могла заставить себя это сделать. «Слишком много болтаешь», – говорила когда-то мама. Но, живя в Восточной Пруссии, поневоле сделаешься лаконичной.

В конце концов баронесса сама меня заметила, хотя я пряталась за длинной шторой. Казалось, она была рада меня видеть.

– Спасибо за приглашение, баронесса фон Мильдернхаген. Для меня большая честь оказаться здесь.

– Добро пожаловать, Роза, – улыбнулась она. – Могу я звать вас Розой?

– Конечно, баронесса.

– Тогда пойдемте, я представлю вас мужу.

Клеменс, фрайхерр фон Мильдернхаген, курил сигару в компании двух мужчин. Если бы не мундиры, я никогда не приняла бы их за офицеров: вальяжные позы были далеки от военной выправки. Один яростно жестикулировал: обычно так делают те, кто пытается убедить собеседника в обоснованности своих, весьма сомнительных, суждений.

– Господа, позвольте представить вам мою берлинскую подругу, фрау Зауэр.

Офицеры обернулись, и я оказалась лицом к лицу с лейтенантом Циглером. Он наморщил лоб, будто вычислял квадратный корень из очень большого числа, но не стал отводить глаз. Скорее всего, он заметил мое удивление и страх, пришедший через пару секунд. Это как удариться коленом о ножку стола: сперва ничего не чувствуешь, но потом тебя накрывает горячая волна, и дальше боль нарастает.

– Мой муж, барон Клеменс фон Мильдернхаген. А это полковник Клаус Шенк фон Штауффенберг и лейтенант Альберт Циглер, – объявила баронесса.

Альберт, значит. Вот как его зовут.

– Добрый вечер, – выдавила я, надеясь, что голос не сорвется.

– Рад вас видеть, – улыбнулся барон, целуя мне руку. – Надеюсь, вам здесь нравится.

– Благодарю, все чудесно.

Штауффенберг поклонился. Я не сразу заметила, что у него нет руки, потому что меня отвлекла повязка на левом глазу, напоминавшая пиратскую, что, однако, придавало ему вовсе не угрожающий, а, наоборот, довольно милый вид. И еще потому, что ждала, когда поклонится Циглер, но тот лишь кивнул.

– Я смотрю, у вас тут оживленная дискуссия? О чем спорите? – довольно дерзко поинтересовалась Мария: впрочем, узнав ее получше, я поняла, что она всегда такая.

Циглер прищурился, по-прежнему глядя на меня. За него ответил кто-то другой, барон или полковник, но я не услышала: все было в каком-то тумане, холодными каплями оседавшем на моей обнаженной спине. Не стоило мне надевать это платье. Да и приходить сюда тоже не стоило.

Неужели баронесса ни о чем не подозревает? Тогда почему Циглер сделал вид, что не узнал меня? Уличить его или промолчать? Может, нельзя говорить и о том, что я пробую пищу? Или такого не скроешь?

Слишком близко посаженные глаза Циглера – Альберта, да, нужно запомнить – превратились в щелочки, он тяжело дышал, по-кошачьи раздувая ноздри и хмурясь, как обиженный ребенок, чья команда только что проиграла в футбол. Или, скорее, как ребенок, которому не терпится поиграть в футбол, вот только мяча нет, и это сводит его с ума.

– О военной стратегии, конечно.

Действительно, о чем еще говорить офицерам в разгар войны, каждый день уносящей сотни жизней? Она что, хотела предложить им обсудить что-нибудь легкомысленное, больше подходящее для светского приема? О чем вообще думает эта женщина? Приступы депрессии, говорите? Как-то не похоже.

– Пойдемте, Роза. – И Мария демонстративно взяла меня под руку. Циглер поежился, будто увидел змею. – Что-то не так, лейтенант? Вы все время молчите. Должно быть, заскучали?