Дегустация волшебства - [9]

Так и сейчас, привлеченные окриком Серафимы, подбежали посетители и совали Алевтине кто валидол, кто – нитроглицерин, кто – какое-то импортное средство в яркой упаковке. Алевтина поняла, что следует немедленно прекратить панику и снять с себя ответственность за случившееся.

– Не надо ничего, мне уже лучше! – Она твердо отвела тянувшиеся к ней руки.

И когда экскурсанты радостно разбежались, обратилась к Серафиме вполголоса:

– Пойдемте со мной, посмотрим.

Пока они шли к тому месту, где висела картина, Алевтина Петровна с надеждой думала, что все ей привиделось, что вот сейчас Серафима обведет недоуменно зал и спросит, зачем Алевтина ее сюда притащила, ведь все же в порядке. Но Серафима, увидев пустую раму, громко ахнула и вытаращила глаза. Алевтина Петровна тяжело вздохнула и набрала номер бригадирской.

– У нас несчастье, – пробормотала она в трубку, – картину украли.

– Какую картину? – От неожиданности старшая смены никак не могла сообразить.

– Клод Жибер, «Бассейн в гареме», – послушно объяснила Алевтина.

Когда до старшей дошло, что Алевтина в своем уме, начался форменный кошмар.

Прибежали охранники, с ними старшая смены. Охрана бросила мимолетный взгляд на пустую раму и разбежалась по углам. Наскоро обшарили соседние залы, вполголоса переговариваясь по рации с начальником охраны. Вместо Серафимы Семеновны на пост номер один заступил рослый малый в бронежилете с автоматом. Малиновый шнурочек с дверного проема сняли, и всем интересующимся отвечали, что вход воспрещен.

– Проходите, граждане, не скапливайтесь в проходе, идите к Ван Гогу и Гогену! – увещевал бронежилет.

Но гражданам и раньше-то Ван Гог был не очень нужен, а теперь и вовсе стал неинтересен. И не только Ван Гог, а еще и Сезанн, а с ним Ренуар и даже Матисс (целых три зала). Всем посетителям вдруг срочно понадобилось в те самые боковые залы, заполненные так называемой «салонной живописью». Разумеется, никто из них и понятия не имел, почему живопись так называется, но интерес к этой живописи в толпе посетителей появился вдруг огромный.

Прибежал начальник охраны Эрмитажа, а с ним хранитель Борис Витальевич, который сразу же набросился на Серафиму, видно, худенькая Алевтина Петровна потерялась на фоне ее габаритов.

– Вы… вы! – наскакивал он на Серафиму петушком. – Да как же вы могли…

От волнения он брызгал слюной и никак не мог докончить свою мысль и все время подбегал к пустой раме, тряс ее, заглядывал внутрь и трогал остальные картины, пока начальник охраны не оттеснил его чугунным плечом.

Прошло некоторое время, за которое Серафима и Алевтина успели отчитаться о своих передвижениях. Если верить Алевтине, а у начальства не было причин ей не верить, то картину украли за те полтора часа, что она пила чай и стояла в очереди за авансом. Серафима Семеновна на какое-то заковыристое замечание хранителя Бориса Витальевича тут же хорошо поставленным голосом ответила, что все время приходилось уходить с поста номер один возле лестницы, потому что невыносимые детки хулиганили в зале Ван Гога, а глаз на затылке у нее нет.

Начальник охраны давно уже отдал приказ закрыть все выходы и никого из Эрмитажа не выпускать. Оставалась слабая надежда, что картину еще не успели вынести. Ждали прибытия подкрепления из полиции, чтобы начать повальные обыски.

Пришел начальник отдела французской живописи Григорий Пантелеймонович Преображенский, поглядел на пустую раму и пожал плечами. Профессор Преображенский недавно вернулся из командировки с юга Франции, поэтому был веселый, загорелый и в прекрасном расположении духа.

– Ума не приложу, кому этот Жибер понадобился! – сокрушался он. – Это же не Сезанн и не Матисс, чтобы какой-нибудь сумасшедший коллекционер заказал их для себя в тайную коллекцию. Ну, хоть бы Энгра украли, а так – средненький такой художник этот Жибер, кто на него польстился?

– Матисса украсть труднее, там народу больше, – авторитетно возразила Серафима Семеновна.

– Стало быть, вы думаете, что прибрали, так сказать, что плохо лежало, то есть висело? – с любопытством спросил профессор. – Но зачем? Ведь не продать же эту картину никому. – Он снова пожал плечами.

Начались обыски, которые продолжались несколько часов. Несчастных посетителей музея потрошили, как рыбу на заливное. Полицейские были озлоблены и грубы, потому что им досталась вся первая волна возмущения. К вечеру незадачливые посетители Эрмитажа, в основном экскурсанты из других городов, поминали нехорошими словами полицию, сотрудников Эрмитажа, которые не могут хорошенько следить за народным достоянием, художника Клода Жибера и вообще всех французских художников девятнадцатого века, а также проклинали тот день, когда им пришла в голову мысль поехать на каникулы в Санкт-Петербург.

Наконец обыски закончились, картины, естественно, не нашли.

* * *

Гоше Фиолетову снилось, что он сидит на лекции профессора Аристархова в Академии художеств и вдруг замечает, что пришел на занятия без штанов. Гоша прикрывает наготу портфелем, забивается в угол, косится по сторонам… Аудитория полна народу, вокруг многие знакомые – кроме тех, кто действительно учился с ним в академии, здесь был профессор Преображенский, его начальник по Эрмитажу, и Джек Шмыгун, и маленький страшный Муса… Кажется, никто не замечал Гошиного позора, только Муса хитро косился на него колючими глазками. Гоше казалось важным досидеть до конца лекции, до звонка… И вот наконец раздался этот долгожданный звонок. Он звонил, звонил и звонил, пока Гоша не проснулся.