Дегустация Индии - [20]

Наверху метрового прохода между домиками ровно над кошкой было укреплено что-то бронзовое в стилистике семисвечника, а на правом домике темнела мемориальная доска. Сумерки и дождь не дали бы мне распознать гетто по этим лаконичным признакам без кошки. На мемориальной доске было лицо старого еврея, а за ним уходящая вдаль толпа евреев. Там даже была цифра этих уничтоженных евреев. Я ее не помню...

Потом уточнила, что во время войны в Гродно существовали два гетто, плановые уничтожения евреев происходили на территории городской тюрьмы, большой синагоги, в Пышках, Меловых горах, в промежуточных лагерях Лососно и Колбасино. В местах массовых захоронений братские могилы достигали от 2 до 6 метров в ширину и от 50 до 100 метров в длину. Трупы лежали в семь слоев. Во время ликвидации гродненских гетто уничтожили более 40 тысяч евреев. Оставшихся в живых вывозили в лагеря смерти Треблинку и Освенцим.

Из домика с доской, бывшего «гетто № 1», приспособленного под офис, выпархивали визжащие офисные девицы с зонтами; мимо ездили редкие автомобили, а кошка внимательно смотрела на меня, изредка отряхиваясь веером брызг... и я, при всей своей неплаксивости, зарыдала как белуга черными от накрашенных ресниц слезами и почему-то никак не могла перейти через дорогу, упираясь в невидимую энергетическую преграду.

Сзади подошел молодой человек:

– Не хотите сигарету?

– Спасибо, я не курю... – Мое лицо было закрыто зонтиком.

Он закурил.

– Я тут недалеко живу, часто мимо хожу. Очень многие приезжают. Со всех концов света. Вот так же стоят и плачут...

– Но я от себя не ожидала!

– Все так потом говорят. А вы еврейка?

– Не знаю, наверное...

Я никогда не могла ответить себе на этот вопрос. Дед иногда употреблял еврейские слова, но он знал четырнадцать языков, так что употреблял не только еврейские. Фаршированная рыба кажется мне не только дико невкусной, но и бессмысленной по энергозатратности приготовления. Обрезание видится мне базовым нарушением прав ребенка.

Мне никогда не было интересно съездить в Израиль даже на экскурсию. Я тащусь от морозов, заунывного русского пения и подробностей славянской глубинки. Боготворю своего русского отца и критично отношусь к своей еврейской матери. Я посетила огромное количество мощных эстетичных мемориалов. Так почему я рыдала напротив домика с темной доской и мокрой черной кошкой?

На следующий день я уезжала. Лена Трофимова отправилась куда-то с экскурсией, и организаторша конференции, организовавшая то, что нас «не встретили», поклялась организовать, что меня проводят. Попрощавшись с лучшей гостиницей города, в которой за время пребывания так и не мелькнула горячая вода, я села в такси.

– О, я вас узнал! И как вам наши порядочки? – затараторил таксист – Чистый феодализм! Живем, как в Китае! Молодежь разбегается из страны, как крысы с тонущего корабля! У нас тут на слуху поговорка: есть только один человек, который может спасти Беларусь, – это хороший снайпер! Странно, у всех же дедушки партизаны, оружия по огородам закопано, и никто в него не пальнет! А он у нас президент форева!

До поезда еще было время, и я выгрузилась в университете с чемоданом, который был почти с меня ростом и бойко катался на колесах. Дверь кафедры была на замке. Любезные вахтерши оставили у себя чемодан и посоветовали до прихода провожатых на кафедру погулять под белорусским солнышком и купить домой грибов и клюквы. Я сделала круг по полюбившимся улочкам... время подступало.

В надежде на встречу с организаторшей двинулась в университет. Кафедра была заперта. Получалось, что участие организаторши в моей поездке состояло в развешивании помпезной афиши о вечере-встрече и самых бездарных вопросах на нем. Впрочем, нет, вслед она еще умудрилась послать расшифровку моего выступления на вечере, которую шифровала то ли пьяная, то ли умственно отсталая студентка. Так что еще и это пришлось за них переделывать... Одним словом, после того как в Гродно уничтожили евреев, их оказалось до сих пор совсем некем заменить.

Любезные вахтерши смутились и заахали вероломству организаторши. На поднятую руку машины здесь не останавливались. Я попробовала вызвать такси. У такси оказалось свое представление об обслуживании населения:

– Да там пешком пятнадцать минут! Из наших никто не поедет! Мы тут по счетчику работаем, а там до вокзала два шага... А ваших денег сверху нам не надо!

– А ничего, – сказали любезные вахтерши, – чемодан-то, он же катится. Сумку на плечо, чемодан в другую руку – добежите. Или на автобусе пару остановок... У нас-то тут народ небалованный... уж и вы как-нибудь!

Я впряглась в чемодан, как бурлак на Волге, взяла сумку, сделала книксен, дала вахтершам автограф, собрала волосы в хвост и нацепила темные очки, чтобы параллельно бурлачеству не давать автографы остальным, поскольку третьей руки для этого уже не было... и мрачно двинулась в сторону вокзала.

Любой продавец из окрестных моему дому магазинов подтвердит вам, что я начисто лишена звездной болезни, легко обхожусь без свиты и лимузина. Так что дело было не в понтяре, а в обиде на простое человеческое свинство. Неграциозно, как улитка с домиком на спине, я ползла к вокзалу, ориентируясь на маршрут автобуса, в который все равно никак не смогла бы втащить чемоданище.