Дедюхино - [8]

Случаев кражи с огородов и дворов в нашей милой Никольщине не припомню, за исключением одного.

Идёт в Ильин день — 2 августа — по улице Богомолов Алексей Петрович, остановился и рассказывает двум соседкам: «Сегодня ночью у дочери моей Веры бельё с верёвки сняли». Женщины спрашивают: «А что украли-то?» Алексей Петрович: «Да простыни, две скатерти, «рубации» штуки три да ещё что-то по мелочи». Вера Алексеевна слыла рукодельницей, умела строчить на швейной машинке. Так «рубации» — это комбинации с простроченным узором на низу.

Встреча на полянке

В праздники да и просто в воскресенье или у кого случался летом день рождения у нас в Никольщине существовала такая традиция — выходили семьями на полянку, благо, что улицы были покрыты зелёным ковром — росла замечательная притом густая травка — полянка. Хозяйки выносили на больших эмалированных тарелках, кто шаньги, кто ватрушки, кто пирожки, кувшин свежего кваску. Вспоминали разные события, эпизоды, иногда тихо напевали народные песни. Такая непринуждённая атмосфера сближала соседей да и дети перенимали теплоту взаимоотношений взрослых.

Выходили на полянку не только в дни праздников, но бывало и просто в хороший солнечный денёк.

В Дедюхино 2 августа отмечали церковный престольный праздник Ильин день. Бывало, ещё в печи пекутся пирожки да и шанежки, запах печёного теста разносился вокруг, а уже льётся звучный разливистый звон колоколов. На площади у одной из церквей разворачивался базар — продавали наберушки, корзинки, туеса, коромысла и другую незамысловатую утварь. Из лесных даров обычно в продаже голубика, черника, малина, грибы сухие, грибки соленые в красивых туесах, иногда можно было купить мед.

Не раз доводилось мне летом бывать в Соликамске, на широком базаре, который располагался там же, где сейчас в центре города раскинулся Рынок. Там всегда можно было купить чашки сушёных парёнок — это завяленная, а затем высушенная репа и брюква, предварительно порезанная на мелкие куски.

Походы в церковь и на базар были огромной радостью как взрослых, так и детей.

А сколько смешных историй случалось порой на улицах!

Однажды идут по улице незнакомые нам муж с женой и спрашивают, как найти Евгению Григорьевну Рудакову? Сидящие на полянке пожимают плечами — не знают никакой Евгении Григорьевны. Мужчина с женщиной ушли дальше по улице. Через некоторое время возвращаются, не могли найти Евгению Григорьевну. Теперь уж начинают дальше развивать свой вопрос, мол эта женщина держит лошадку, сама на ней работает, да что мужа нет у неё, а детей много, да ещё её как-то по другому называют, а как — нам говорили, но мы забыли. Тогда наши мамы и соседки чуть не хором: «Да это же Енка-паренка, кто же её не знает!» Енка-паренка — такое прозвище прочно закрепилось за этой женщиной.

Евгения Григорьевна отличалась ухарским характером, одна воспитывала полный дом детей, почти все мальчишки, вот и работала за мужа и за себя. Полный двор скота — корова, овцы, поросёнок, куры и лошадка. Сама за всем ухаживала, конечно, детей привлекала к этой работе. Сама запрягала и выпрягала лошадку, сама ехала работать — то на Сользавод, то кому-то из соседей привезёт дровишки, вывезет сено из лугов. Другой раз, если что-то не получалось, могла ввернуть «тёпленькое» словечко.

О моей бабушке

Бабушка моя по маминой линии Евдокия Васильева жила недалеко от нас в Никольщине по улице Братьев Собакиных. Бабушка слыла ярым характером, говорила резко, колко.

Однажды ранней весной, мне было тогда лет восемь, я очень захотела пить квасу, мама квас ставила не всегда, тогда взяла весла и села в лодку, поплыла к бабушке. Подъезжаю — «Бабушка, дай квасу напиться!» Бабушка: «Да нет у меня квасу, одна гуща осталась». «Давай, говорю, гущу. Я её тоже люблю». Бабушка вынесла полковша гущи, я напилась и обратно домой.

Другой раз мы с братом Николаем пошли ночевать к бабушке, хоть она была грубовата, но мы очень любили спать у них. Дом у бабушки был небольшой, в комнате стояла только одна кровать, спали все на полу. Вот и мы собираемся ложиться. Бабушка говорит брату: «Иди, Коля, неси гуни, постелим их». Николай спрашивает: «Где гуни-то?», бабушка ему: «Иди по дороге в куть, они там в коридоре висят». Николай кричит: «Бабушка, да никаких гунь там нет, одни польта там висят и кути нет никакой».

Тут как-то сестра моя Руфа с подружкой своей пришли попроведовать бабушку, было им тогда лет по шесть, где-то в послевоенные годы. Бабушка встретила их приветливо, говорит: «Давайте похлебайте ухи, мы ели да немного осталось». Девочки съели уху, сидят за столом, не уходят. Бабушка подошла: «Чего сидите, съели всё, дак домой идите». Руфа пришла домой вся в слезах. Мама спрашивает: «Чего ревёшь-то?» Та отвечает: «Бабушка нас обманула, сказала даст уху и хлебайте. Мы уху съели, а хлебайте она так и не дала».

Летний сад. Гавань

Дедюхино примерно где-то посреди улиц разделяла Канава, летом спокойная, узкая. Ручеёк из Канавы стекал в разлив Камы на территории Конного двора Сользавода. Весной вода в Канаве поднималась довольно высоко, воды её бурлили и заливали порой не только огороды, но и дома. Через Канаву летом протягивали неширокий деревянный мостик, который соединял улицу Клубную с Гаванью, левый берег Канавы, насыпной, со временем так был отшлифован, что казался лучше асфальта.