Дедюхино - [14]
По возвращении домой он вновь поступил работать на Боровский Сользавод. Ещё служа в армии, набрался знаний, опыта, кругозор его расширился, в возмужавшем Мальцеве Василии не узнать было прежнего подростка.
Отец работал сначала простым рабочим, но постепенно стали проявляться его природные способности, да и служба в армии многое дала солдату. Сам Василий тоже тянулся к знаниям, посещал организуемые в те годы кружки для малограмотных, научился играть на гармони. В зимние вечера для молодых боровлян организовывали просмотры кинокартин, а также обучали танцам.
Отца, как активного работника, выбрали председателем Церабкопа (центральный рабочий кооператив), который был один на все Уральские сользаводы. Отец по делам стал частенько приезжать из Боровой в Ленву, Дедюхино, Усолье. Железной дороги до Соликамска в те годы ещё не было, сообщение было одно: на лошадке с кошевкой, или санями-розвальнями, или пешком.
Годы шли, подошла пора жениться. В Боровой Василий что-то не остановил взгляд на девушках. Но однажды при поездке отцу подсказали, что в Дедюхино, в Никольщине живёт интересная, скромная, трудолюбивая девушка Серафима Каменщикова. Отец заинтересовался, проявил инициативу и познакомился с семьей Каменщиковых. Серафима произвела на него огромное впечатление, понравилась. Василий при любой возможности стал почаще приезжать в Дедюхино.
И вот в 1921 году состоялась свадьба Василия Мальцева и Серафимы Каменщиковой. Жизнь в эти первые годы Советской власти была очень тяжёлой. В стране прошла такая денежная реформа, что счёт деньгам и при начислении заработка, и цены на хлеб, и продукты питания, на одежду и предметы первой необходимости исчислялись миллионами рублей.
Сыграв свадьбу, отец отвёз маму в Боровую, поселились они на острове против Боровского Сользавода, где располагались дома барачного типа. Там у них родился первый ребёнок — сын, назвали Александром, но мальчик пожил недолго — умер от воспаления лёгких. Затем 2 ноября 1924 года (по новому стилю) родилась у них я. Имя дали Елизавета, так как 4 ноября именины Елизаветы Казанской, да и крестную мою тоже звали Елизавета — она дочь Марии Сергеевны — сестры моего отца.
Вскоре отца вновь переизбрали председателем Церабкопа с местом работы в Дедюхино.
Так зимой 1925 года отец запряг лошадку в розвальни, укутали малышку потеплее, и папочка с мамочкой повезли меня на постоянное жительство в Дедюхино. День был очень холодный, поэтому мама нет-нет да смотрела, приоткрыв одеяло, — дышит ли её деточка, не замёрзла ли. Но ничего, малышка вынесла переезд.
Первое время жили у бабушки с дедушкой Каменщиковых. Одновременно строили дом для молодой семьи, в котором мы прожили вплоть до переселения.
Отец после окончания полномочий покинул выборную должность председателя Церабкопа и был назначен заведующим хозяйством Дедюхинского сользавода. Это склад со всем набором необходимых для производства материальных ценностей, лесобиржа: заготовка, разделка, сохранность и выдача на производство лесоматериалов, конный двор с 20–25 лошадками, и обслуживающий лошадей персонал — коновозчики, шорники, несколько работников на конюшне.
В это время правительство Советского Союза позаботилось об участниках военных действий в борьбе с колчаковцами, через военкомат городской исполнительный комитет присвоил каждому участнику звание партизана с вручением специальной книжки. Партизанам предусмотрели определённые льготы. Это, в первую очередь, более лучшие места для сенокоса, к праздникам вручали подарки.
Отцу моему и другим дедюхинским партизанам покосы нарезали на самых лучших угодьях, в Прорыве, на камском берегу, против деревень средние и нижние Новинки. На первосенок кормить скот до вывоза зимой сена с дальних покосов, надел давали рядом с крайними перед Чёрным озером домами, в так называемой Ворге.
Бывало, шли грести сено в Прорыв, проходили красивейшие места, хоть и далеко, за 10–12 км от Дедюхино, а на самом покосе сено пышное, ароматное, аж пьянило от запахов. Но только дело это очень трудоёмкое. За день сильно изматывались, пока ставили зарод — это стог с сеном, укреплённый специальными стойками — жердями, а сверху кроме того накидывали связанные парами ветви мелколесья длиной до двух метров. Привозили сено домой в начале зимы, когда речки, ручейки и сами дороги укоренялись, застывали крепко. Сено метали (складывали) на сеновале. Мы сильно уставали, но зато получали все от малышей до взрослых членов семьи огромное удовлетворение: хватит заготовленного сена на длинную зиму для коровы и скота помельче — козы, овечек и будущего телёнка — бычка или тёлочки.
У хозяйки уже был накрыт стол, кушали, как правило, опрокидывали работники по стопарику и расходились по домам. От большого устатку пить горячительного много не могли, спешили отдохнуть. Отца моего мы, дети, пьяным никогда не видели. Мама вспоминала, что поначалу, как они поженились, отец, бывало, выпивал и даже иногда напивался без меры. Бабушка моя по маминой линии Евдокия Васильевна рассказывала, что когда зятёк выпивал лишнего, шёл не домой, а к тёще, вспомнив, что гармошку оставил когда-то у тёщи. Приходил, просил ещё налить рюмашечку, бабушка наливала, он брал гармонь, играл. Папа идти не мог, а сам рвался домой, к семье. Бабушкин дом был недалеко от нашего дома. Тогда наша старенькая бабушка шла во двор, вытаскивала сани и звала зятя: «Садись, довезу уж я тебя домой». Отец еле садился в сани, а гармошку не забывал. Так и доставляла моя заботливая, строгая бабушка Евдокия Васильевна зятя с гармошкой в руках домой, к семье.
