Деды и прадеды - [83]

Тася ахнула, бросилась на пол, поднимала тетради своих учеников, разравнивала обложки, собирала в стопки. Потом сложила рядом с собой. И горько-горько, беззвучно заплакала. Слёзы, так долго душившие её, потекли безудержно, заливали глаза.

Вася сидел за столом. Его лицо побелело. Он смотрел на плачущую Тасю.

За стеной спала Зося.

Часы глухо ударили три раза…

Глава 15 Парад Победы

«Та-да-ди-там… та-да-ди-там-м-м!» — Одесса, Севастополь — звенят «оборонные» медали. За оборону. И «там-м-м!» — глухо, всем весом, добавляет Красного Знамени орден. Я провожу рукой по дедову пиджаку, и эти старые медали звенят свою песню. Я знаю, что сегодня меня первый раз возьмут на парад, и очень волнуюсь.

Приходится с самого раннего утра умываться, чистить зубы, грызть очищенную морковку, пить добавку молока, словом, слушаться так, как должен слушаться хороший пятилетний внук своей любимой бабушки. И деды тоже. Вода в умывальнике тёплая, её нагревают три сваренных «в мешочек» свежих яйца, которые бабушка взяла сегодня утром в сарае. Я умываюсь, вытираю лицо и тороплюсь к деду — деда начинает бриться.

Я тихонько сажусь рядом и наблюдаю это священнодействие. У деды очень жёсткая щетина, поэтому он очень тщательно мылит щёки, взбивает пену, а потом берёт такую специальную колодку с натянутыми по бокам кожаными ремнями и начинает править опасную бритву. У деды две таких бритвы, «золинген», как он их называет. Я не знаю, что такое «золинген», но слово мне нравится, нравится запах ремня, на котором правится бритва, нравится смотреть, как тщательно натирается этот ремень пастой ГОИ — таким зелёненьким мелком. (Как-то раз я нарисовал для деды целую картину на белой печке, сад, траву, всё получилось здорово — такой красивый зелёный мелок! Но деда не очень обрадовался, спрятал огрызок «мелка» в коробку, поставил на шкаф и больше мне не давал.)

Так вот, я люблю смотреть на эти «золингены», на двух смешных человечков, которые выбиты на стальной ручке. Но бабушка не даёт мне рассматривать долго — боится, что я порежу пальцы. А я не боюсь — мне дедушка уже подарил «микитку» — такой самодельный складной ножик. Им можно вырезать много всяких удивительных вещей. Ну и пальцы резать, конечно. У меня уже три или, нет, четыре шрама на левом указательном пальце. Но я люблю своего «микитку».

Яркое солнце светит в два окна в дедовой комнате и поблёскивает на тёмно-зелёных листьях каланхоэ и алоэ. Я жду, пока дед добреется и пока бабушка погладит мои шортики и рубашку, костюм, который на день рождения привезли мама и папа. Они опять уехали в Москву — у них там работа, я слышал, папа говорил деде про ракеты.

Бабушка смешно прыскает водой на мои шорты, капли попадают мне на шею, я смеюсь, бабушка улыбается, смотрит такими удивительно тёплыми карими глазами, что хочется кувыркаться. Деда заканчивает скрипеть бритвой по щекам и подбородку, вытирает пену белоснежным вафельным полотенцем и идёт одеваться. Мы одеваемся вместе — дед и внук, оба волнуемся. Деда всегда волнуется, когда идёт на парад.

А ещё я помню, что в прошлом году мы тоже ходили на парад. Только я ходил до ворот нашего дома. Там, как всегда, с вечера деда прибил на ворота флаг. У нас есть такой флаг — красное полотнище на палке. В этой палке просверлены две дырочки, в них можно вставлять гвоздики и прибивать. Очень удобно. Я видел, как в прошлом году деда сверлил эти дырочки своей ручной дрелью, потом прибивал флаг к воротам и смотрел, не косо ли расположен флаг. Это слово — «флаг» — очень красивое. Оно такое большое, и я люблю его читать в книжках.

Наконец деда надевает пиджак, на котором в ряд выстроились медали и орден. Этот орден такой тяжёлый, у него чуть-чуть сбита эмаль на красном флаге, а иголка очень острая и можно уколоться. Бабушка снимает невидимые соринки, суетится, хлопочет, а потом становится и смотрит на нас. Её тёплые, шершавые от работы в огороде руки чуть дрожат, а глаза немножко плачут, хотя она и улыбается. А деда спокоен, хотя и тянет шею, вроде ему воротник белой рубашки давит, только синие-синие глаза блестят.

Мы выходим на крыльцо, а по улице уже идут люди. Много людей. Много с медалями. Когда люди идут с медалями, то никакая маршевая музыка не может заглушить этот тихий звон. А я знаю, как звенят медали моего деды — «та-да-ди» и «таммм!» — добавляет орден…

* * *

Когда я шёл в колонне дедовых друзей, я чувствовал какую-то особенную радость. Как многослойный торт — когда каждый слой вкусный, а вместе — ещё вкуснее. Я шёл на свой первый парад Победы, со мной все здоровались за руку, как с большим. Дядя Коля, дедов двоюродный брат, в шутку жал мою ладошку. У него были невероятной силы руки, как клешни, да и на правой «клешне» синел красивый такой, большой краб. Как живой. Дядя Коля славился своей добротой и скоростью удара. Никто и никогда не хотел обижать дядю Колю, так говорила бабушка.

А ещё вокруг шли ветераны. Им было тогда… Сейчас, посчитаю… Представляете, им было тогда всего пятьдесят — пятьдесят пять лет. Такие молодые. Они смеялись друг другу, обнимались, а в колонне старательно держали шаг. И я тоже старался держать шаг, не сбиться. Для меня это было очень важно. И я старался вовсю, аж нос вспотел. Деда мне подмигивал, и я тоже подмигивал ему. Звучала громкая музыка, светило солнце, и небо было таким синим-синим. И вокруг звенели медали.