Дедушка - [4]

- Танюш, я уже обо всем позаботился. Мне все равно, кто что подумает, я просто хочу... хочу, чтобы было так, понимаешь? В субботу в Хорошевском ЗАГСе, распишемся и сразу улетим. В Венецию, как и мечтали!

- Степа, я не знаю, что тебе...

- Перестань, ты для меня все, весь смысл моей жизни. Нам уже не так много осталось, так давай проживем, как нам хочется.

- Мы кого-то пригласим? - робко осведомилась Татьяна.

- Я бы хотел видеть только самых любимых и близких. Но Паша сможет приехать лишь в конце лета. С Дмитрием Анатольевичем я, как тебе известно, предпочитаю не общаться после того, что случилось с Лизонькой. Я бы хотел видеть Аленку, но не знаю, как она к этому отнесется.

Последовала короткая пауза.

- Тебе нужно ехать? - у Татьяны немного дрожит голос, в горле пересыхает. Она заметно взволнована, да и удушающая жара обволакивает тело, как наэлектризованный пакет.

- Да, еще есть дела, которые нужно уладить... Не хочу, чтобы нам что-то помешало отдыхать. Поехали вместе, я подкину тебя к магазину, - отвечает Варламов.

Окна плавно поднимаются, мощная машина тихо, но угрожающе порыкивает и трогается с места.

Люда сложила оборудование в сумку и неспешно двинулась за ними. Варламов подвез Селиверстову к торговому комплексу, где они нежно распрощались, договорившись встретиться в нужное время перед театром. Когда машина отъехала, Татьяна еще немного постояла, провожая ее взглядом, и только после этого вошла в здание, источавшее кондиционированный холодок. Людмила, без особых усилий слившаяся с толпой, последовала за ней.

Татьяна направилась к камерам хранения, чтобы оставить сумку и цветы, и Люда решила подождать ее чуть поодаль, у какой-то случайно подвернувшейся витрины. Но вдруг, видимо, почувствовав вибрацию или услышав звонок, Селиверстова начала торопливо рыться в сумке, отыскивая телефон. Людмиле не оставалось ничего другого, кроме как приблизиться и, притворившись, что тоже намеревается оставить сумку, прислушаться.

- Да, это я, - быстро говорила Татьяна. Лицо ее изменилось, улыбка покинула лицо, и напряженная складочка стрелочкой порхнула над бровями. - Да, мы только что... Ах.. Д-да... Сказал, мы распишемся в субботу и... Сейчас? Я в магазине... - она растерянно оглянулась. - Хорошо, я скоро подъеду.

У нее было выражение лица человека, которому предстоит сделать нечто неприятное, но неизбежное. Она медлила, решаясь, отправиться в магазин или идти на встречу. Притворившись, что ее толкнули, Людмила  налетела на Татьяну, быстро и упруго отклонилась, извинившись, и стыдливо поспешила к выходу, тем не менее, проворным движением успев кинуть в приоткрытую сумку учительницы крошечный «жучок». Как она и думала, Селиверстова медленно вышла из магазина вслед за ней, о чем-то размышляя на ходу, остановила притормозившую машину. Людмила вернулась к своей «Вишенке» и отправилась за Татьяной.

Протолкавшись с час в пробках, они влились в Ленинградку, созданную быть мощной артерией города, но которая на деле была давно уже затромбовавшимся протоком. Тут художница, наконец-то, сообразила, что ногами будет быстрее. «Нашла, где выйти, - чертыхнулась Людмила, торопливо выискивая хоть какой-нибудь просвет или кусок тротуара. - Плюнуть некуда, не то, что припарковаться!» Наконец, не с первого раза воткнув машинку в каком-то вусмерть забитом дворе, она выскочила на проспект, отыскивая взглядом Татьяну, уверенная, что уже потеряла ее. Но нет — ей везло! Учительница неспешно шагала по улице, с видом человека, который нечасто бывает в этих местах или же что-то ищет.

Вечерело, дома раскрашивались огнисто-алыми красками, пламенели окна стеклянных высоток, полыхал белым огнем шпиль Триумф Паласа. Народ пер потоками, толкаясь и заводясь, к станции метро, нервно дергались, бибикали и пыхтели запертые в стальной реке автомобили. Чад выхлопных газов смешивался с висящей в воздухе пылью. Резал уши дребезжащий звук отбойного молотка. «Хоть бы закончить до выходных, - стучало в голове Людмилы, шедшей позади Татьяны. - На волю, к деревьям, птичкам, с Сережкой! Да она же типичная библиотечная мышь...

Но вот учительница свернула в арку под вывеской.  Взгляду Горской открылась тихая узкая улочка, желтенькая штукатурка низких домов, печально повисшая, но тем не менее, радующая глаз зелень хиленьких вязов. «Куда исчезает старая Москва? - с сожалением подумала Люда. - Тает, как снег на солнце... Сегодня здесь еще держатся эти древние, или уже не очень, домики, а завтра кто-то кому-то разрешает истереть это место в порошок, выкорчевать память, застроить его новым куском стали, стекла и бетона». Татьяна, робея, подошла к одному из зданий, поднялась по лесенке, переговорила с охранником и исчезла в темноте помещения.

Маленькое полуподвальное кафе под чугунной стилизованной вывеской. Готический шрифт, красное и черное с белым и мореным дубом. Возле лестницы с коваными перилами две кадки со свежими, недавно пересаженными петуньями. У входа явно скучает охранник — ему тоже тоскливо жариться в костюме. Он докуривает сигарету и с любопытством оглядывает приближающуюся женщину. Одета неброско, но одежда не скрывает притягательности стройного тела — грудь маняще натягивает тонкую ткань бретельчатой маечки, голубые джинсы облегают округлую попку и красивые ноги. И как идет — будто всю жизнь ходила по подиуму — задница, как маятник и сиськи эти — прыг-прыг. Волосы длинные, каштановые — хорошо. Не, погоди-ка, погоди.. это самое...