Дедлайн (фрагмент) - [7]

- Да, - говорю, глупо улыбаясь до ушей, - Ты даже не знаешь, насколько ты прав.

- И вот еще что, - он напускает на себя серьезный вид, - Насчет романа... Пойми одно, парень. Мое предложение остается в силе. Издаем за мой счет, прибыль пополам, даже без отбоя. Я в тебя верю, слышишь? Да у тебя ж, к тому же, вся пресса в кулаке? Я четко это вижу - презентация в Доме журналистов, телекамеры, все твои знакомые известные личности...

- Многочисленные интервью с литературным агентом и издателем...

Тут я понял, что мы с Магомедом сегодня сильно нажремся - авансом, в разминку...

- Да! Да! - не унимался он, - А у тебя, к тому же и день рождения! Тридцать лет, круглая дата!

- Я так быстро не успею написать... - улыбаюсь.

Приятно, черт возьми - хотя и все под контролем, без привязанностей.

- Я уже вижу эти тупые тексты в пресс-релизах! - сообщает Магомед, морщит лоб и начинает указывать пальцами на несуществующую газетную вырезку, - Впервые... Лично участвовал в освещении обеих кампаний... Психический шок... Убийственная, смертельная ирония... Настоящий герой своего трудного времени...

- Чушь какая, - говорю, - Я совсем не об этом...

- Да не ломайся ты, как целка! - смеется Магомед, хлопает меня по плечу здоровенной спецназовской лапой, а после серьезно так добавляет, - Короче, задание. Хочешь вешать в Интернет - вешай. Пиарь сам себя - под псевдонимом, смотри, не балуй. Но к самим текстам относись, как к черновикам, понял? Как если бы это просто ты фигачишь в компьютер - а кто-то это тайно смотрит, но никак тебя не смущает. Плюй на их дерьмовые рейтинги, слышишь? Книга - это когда берется, открывается и до последней точки не закрывается. Там свой подход к редактуре, свой тембр, своя настройка... Короче - не буду тебя учить. Роман - это полковой похоронный марш. А твой Интернет - это просто Моцарт играет гаммы на балконе, а случайные прохожие головы задерут, так он им чижика-пыжика сымпровизирует. Говно, короче.

- Честно говоря, - отвечаю, - Мне что так, что эдак. Однако продолжаю оставаться быть благодарным за предложение, на которое я постараюсь ответить, когда закончу работу. Яволь, мой женераль.

- Вольно! Ну вот. Доброе слово и кошке приятно, - Магомед явно доволен своим пьяным заблуждением о наличии у меня какого-либо мнения по поводу его деловой книгоиздательской активности.

Какое может быть мнение? Если ты уже там, на этих бугристых - пыльных или размокших от дождя - чеченских дорогах, и носишься, через весь позвоночник наадреналиненный, и ловишь абсурднейшую по кайфу эссенцию неживотной свободы. Перед которой любой пафос - меркнет, молчит и нервно курит где-то на обочине так называемой жизни. И не надо никого убивать - а если смерть принять, так сколько угодно ее вокруг. принимай - не хочу. Хорошо жить, когда даже перед мертвыми не стыдно, и ни что живое не может больно напрячь или напугать. Еще бы радости побольше, поогромней - другим дарить - да здоровья себе сохранять...

И мы с Магой поехали бухать как следует - по-идиотски поехали бухать. Будто бы создавать в московском пространстве российский римейк страха и ненависти далекого, несбыточного Лас-Вегаса.

3. Курган-мурган. Кусок третий.

"На курган-мурган

Прилетал три птичка

Один хорька,

Второй суслик,

Третий - зайка земляной", - пропел я, и добавил после картинно опрокинутой рюмки, - Песенка прибалтийских наемников зимы девяносто четвертого.

- Бензин. Душа горит, - сказал уже серьезно осовевший от коньяка Магомед, - А зачем ты ее мне пропел? Что я, прибалтийских наемников, что ли, не знаю?

- Тех - нет, - сказал я, - Их в доме подвзорвало, бомбой или ракетой, не помню. В доме остались мои запасные носки и майки, замоченные в тазу, и ножик китайский. А я побежал смотреть на первую убитую западную журналистку. Голландскую, кажется. Еще удивлялся - за каким хреном симпотные девушки из Амстердама сюда прутся? Она одна такая всего была, мне потом рассказали. У меня с этого поэма начинается, "Буддист в Чечне". А песенка - эпиграф. Дескать, возвращаюсь от голландки - а дома нет, одна воронка, и песенка вьется над ней. А? Почти художественный вымысел.

- Вот оно что... - сказал Магомед, и сделал вид, что ему грустно, Третий тост. Не чокаемся. За немников, кстати, тоже... За всех погибших в бою, святых и подонков, наших и чужих. Пусть хоть т а м не воюют...

Он показал пальцем в потолок какого-то безымянного бара на Чистых прудах, и мы молча выпили.

И здесь продолжать разговаривать о литературе не хотелось совсем. Чего о ней говорить? В детстве все почти что ненормальные люди что-либо пишут. Кое-кто потом, нахватавшись резких болезненных впечатлений, связанных со смертью и шизофренией, поступает в разные бессмысленные творческие ВУЗы, переживает, пьет, пишет невсамделишние - о-го-го! - рассказы, посылает пьесы на конкурсы драматургов, получает премии, переводится, издается на других языках, получает письма из Франции, потом перестает. Потом он едет в трамвае, а заплатить ему нечем, подходит контролер:

- Ваш билетик. Нету? Платите штраф. Нету?

- Я роман пишу, - говоришь угрюмо, - На Букера.