Деде Коркут - [18]

Они пришли. Гюнель вернула маки Туралу.

– Не гневайся, Турал, – сказала она. – Маки очень красивы, но как я войду с ними в наш скорбный дом, как посмотрю в глаза родителям…

Гюнель повернулась и ушла. Турал грустно смотрел ей вслед. Из дома слышался тихий плач.

В стороне, на камне, сидел Бейбура, его слепые очи не отрывались от дороги.

В доме Газан-хана рядами сидели джигиты, ели и пили. Газан с гордостью оглядывал их. Посмотрит направо – улыбнется, взглянет налево – порадуется.

– А где сын мой Турал? – спросил он.

Алп Аруз сказал:

– Нынче видели его на склоне горы Газылык: цветочки рвал!

Газан нахмурился:

– Господь дал мне не сына, а дочь в облике мужа, – молвил он.

И тут вошел Турал с букетом маков. Увидев его, Газан еще пуще насупился. Это ни от кого не укрылось, и, заметив это, Турал растерялся. Он молвил:

– Отец мой, повелитель, ты сидел такой веселый, а увидел меня – нахмурился. В чем причина, скажи мне, да будет моя голова твоей жертвой, отец!

Газан отвечал:

– Мой послушный сын! Посмотрел я направо – увидел брата моего Карабудага. Он сносил головы, проливал кровь, заслужил имя. Налево посмотрел – увидел дядю моего Алп Аруза. Он сносил головы, лил кровь, завоевал имя. Прямо посмотрел – тебя увидел. Ты уже шестнадцать лет отсчитал – ни голов не сносил, ни крови не пролил. Каждый из сидящих здесь завоевал право на свое место мечом, стрелою. Ты же заходишь ко мне, когда пожелаешь, расталкиваешь джигитов, садишься, где захочешь, а какую доблесть ты выказал?

Турал молвил:

– Отец, я не понимаю тебя. Сносить головы, проливать кровь – доблесть ли это? Или жестокость?

– Да не о том речь, сын мой! Ты доселе не проявил себя как джигит. Не охотился, птиц не ловил, тетиву не натягивал, стрелу не пускал. Вот, полюбуйся, в руке у тебя не меч, а цветы. А что как я завтра умру? Ведь не отдадут тебе ханского венца. Чувствую это, думаю о конце – и горюю!

Турал молвил:

– Полно, сын ли учится доблести у отца или отец у сына? Ты хоть раз брал меня на охоту, учил натягивать тетиву, пускать стрелу, управляться с мечом?

Газан ударил ладонью о ладонь, расхохотался:

– Джигиты, а ведь парень верно подметил, в точку попал. Верно, что мы отлеживаем бока, встаем – спина не разгибается. Возьму этого парня на охоту. Птиц наловим, лосей, оленей постреляем. А вернемся – и вместе станем есть, пить и веселиться!

Карабудаг сказал:

– Мудрая мысль, господин мой Газан!

Аман сказал:

– Верное решение, хан Газан!

Алп Аруз сказал:

– Правильно, Газан, но в девяти туманах отсюда стоит войско Кыпчак Мелика. Ты уходишь, а кому поручаешь свою землю?

Газан отвечал:

– Хватит ли у Кыпчак Мелика смелости напасть на мою землю? В небе высоком стану черным облаком и прольюсь на врага, белой молнией стану и ударю в него, вспыхну огнем и сожгу его, как камыш, – девятерых поодиночке пересчитаю.

Алп Аруз молвил:

– Тебе лучше знать!

Газан отвечал:

– Я отведу этого парнишку туда, где сам сражался, преломлял копье, обнажал меч. Это ему еще понадобится!

…Газан и сын его Турал вооружились, сели на коней. Бурла-хатун вышла из своего шатра. «Первая охота моего мальчика!» – сказала она. Благословила его, выплеснула вслед коню ковш воды.

Вслед Газану и Туралу смотрела еще одна пара глаз – враждебно, злобно, с ненавистью, – глаза Алп Аруза.

Газан с Туралом скрылись, и Алп Аруз сказал джигитам:

– Не подобает нам, джигиты, без Газана сидеть, есть и пить в его доме. Он уехал – давайте и мы разъедемся по своим землям. А когда Газан с сыном будут возвращаться с охоты, выедем им навстречу.

Джигиты это одобрили.

В развалинах Алп Аруз говорил всаднику под черным башлыком:

– Коню приделай птичьи крылья. Путь семидневный проскочи в семь мгновений ока. Отнеси весть Кыпчак Мелику. Газан с сыном сейчас на охоте в Сурмели, в Дара-шаме. Отправились вдвоем. Скажи: такого случая больше не будет.

Всадник под черным башлыком понесся как ветер.

Газан с Туралом славно поохотились. Разбили привал на опушке леса, у источника. Разожгли костер, приготовили шашлык.

Ели Газан с Туралом шашлык, пили семилетнее вино. Крепкое вино ударило Газану в голову, свалил его сон, малая смерть. Когда огузские джигиты засыпали, спали они по семь суток, и поэтому сон их называли малой смертью. И вот Газан сказал:

– Сын, глаза мои смыкаются. Я немного посплю, а ты меня постереги!

Заснул Газан, от храпа его сотрясались горы. Турал охранял отца. Вдруг ловчий сокол взлетел с его руки в небо, сел на дерево в чаще леса. А было так, что Кыпчак Мелик устроил в этом месте западню. Согнал сюда летящих гусей и куропаток, бегущих оленей и зайцев. Юнец, что он знает? «Пока отец встанет, наловлю птиц. Отец проснется – увидит, обрадуется», – сказал он себе, сел на коня и направился в лес. Только въехал, как с четырех сторон накинули на него сеть, шестьдесят вооруженных воинов связали ему руки-ноги, заткнули рот. На шею его, на лодыжки надели тяжелые цепи. Били его, пока из белого тела не хлынула красная кровь. Со связанными руками и опутанной шеей повели впереди себя. Турал стал пленником.

Враги в черной одежде, окованные голубым железом, набрели на спящего Газана. Крепко спал Газан, храп его поднимался до небес. Шестьдесят человек накинулись на Газана, крепко скрутили ему руки-ноги, положили Газана в арбу, привязали веревкой. Газан не только не проснулся, он и не пошевелился, храпеть не перестал. Арба двинулась в путь.