Дайте нам крылья! - [160]

Пери не спешила согласиться с Рафом, что стекляшка лучше секса, хотя вынуждена была признать, что если бы надо было выбирать, ей пришлось бы очень трудно. К счастью, выбирать не понадобилось: хотя Беркут круглые сутки занимался их безопасностью, Пери удавалось то и дело пробыть с ним наедине драгоценные несколько минут. Каждый день он так или иначе отводил ее в сторонку — правда, это всегда бывало без предупреждения. Он-то знал в здешних кустах все укромные уголки, но радость его объятий была для Пери окрашена тревогой: вдруг Дикий застанет их сейчас, когда они одни и совсем беззащитны? Наверное, Беркут тоже побаивался, потому что теперь они уже не изучали друг друга подолгу, разнеженно, как в первый раз, — они предавались любви быстро и страстно, и Беркут обычно зажимал ей ладонью рот. Чего он больше боялся — что их услышат Дикие или свои из «Орлана» — Пери не знала, но от того, что нужно было все делать бесшумно, ее ощущения только обострялись — чувства наполняли ее, словно воздушный шар, не находя выхода, и ей казалось, что она вот-вот лопнет.

Пери тренировалась летать с утра до вечера. Появление Дикого сплотило группу, и Пери наконец-то почувствовала себя своей. Ощущение, что ее тело стало огромным и мощным, в группе стремительно крепло — как будто все они были одним колоссальным трехмерным телом, несопоставимо больше и сильнее.

В компании других летателей Пери блаженствовала. Они приняли ее — и от этого ее способности стремительно развивались. Пока Пери не попала в «Орлан», ей почти не приходилось летать в компании — разве что с Хаосом, которому она платила за обучение, и еще всего несколько раз с Луизой.

Сейчас, в группе, которая придавала Пери сил, она наконец ощутила в себе таланты, о которых говорила Сойка — стала чувствовать расстояние до земли и скорость полета, ничтожные перепады давления, перемены погоды. И даже горизонт. Пери сама не могла бы ничего объяснить, не сказала бы, на какой именно высоте летит и какое сейчас давление, но все чувствовала — и летала по-другому.

А теперь она старалась почаще летать с Беркутом и Шахиней, хотя следить за сапсанихой было трудно: та летала с головокружительной скоростью, закладывала молниеносные виражи, внезапно пикировала, да и крылья у нее по сравнению с крыльями Пери были гораздо длиннее и изящнее.

Пери все время, когда не спала, слушала бубенчики Шахини — словно перестук дождевых капелек; они звучали то чаще, то реже, то громче, то тише, и Пери понимала, что сапсаниха сейчас делает — приглаживает перышки, купается, ходит на кругах, садится, поймала и ест мелкую птичку, а чаще всего, когда бубенчики умолкали, предается занятию, которое удается хищникам лучше всего — блаженному безделью. Пройдет много лет, и Пери будет вспоминать этот нежный перезвон, ставший частью ее существа — самое острое удовольствие тех дней, живую нить, связавшую ее с пернатой охотницей.

— Вам надо изучить голубиные приемы, — сказал как-то раз Беркут. Поднял в воздух Пери, Латону, Рафа и Малиновку и гонял до седьмого пота, заставлял выделывать крутые повороты и мгновенно сбрасывать высоту на пределе возможностей. С ними летала и Шахиня — она пикировала так быстро, что мгновенно исчезала из поля зрения и возникала снова, словно стрела ночи, выпущенная средь бела дня.

— Сапсаны пикируют на голубей со скоростью больше девяноста метров в секунду. Улететь от сапсана голубь не в состоянии. Однако иногда им удается спастись. Сегодня я вас научу, как это делается.

Они летели высоко-высоко в безоблачной лазури над Райским кряжем, скалы виднелись так далеко внизу, что превратились в темно-зеленую складочку на поверхности бежевого камня, там и сям испещренного серебряными бликами реки. Потом Пери часто думала, что этот день с его стремительной радостью полета был самым счастливым в ее жизни — если не считать того момента, когда она узнала, что Хьюго — ее сын. Чтобы ни ждало ее в грядущем, таких сильных впечатлений уже не будет.

Она видела — и все они видели — как великолепен Беркут в своей истинной ипостаси Хищника. Он низвергался на них из слепящего диска солнца, словно сокол, и они научились опускать одно крыло, круто уходить в сторону и уворачиваться от него, а потом складывать крылья перевернутой «М» и падать, как камень. А потом снова взмывали вверх и оказывались позади него, набирая высоту. А он снова стрелой вонзался в небо и снова низвергался на них, а они сворачивали в сторону и падали. Пока не отточили этот маневр до совершенства.

— Сворачиваете, как истребитель от боевого звена, — учил Беркут, — и пусть то, что у вас меньше скорость, работает на вас. Если я еще быстрее спикирую, а вы заложите голубиный вираж и резко сбросите высоту, то я с разгона проскочу мимо, а вы обойдете меня с тыла и наберете высоту снова.

— Этому голубю конец! — хохотал Беркут, походя обгоняя их, если им не удавалось достаточно резко и стремительно нырнуть. — А этот жив-здоров. До следующей охоты! — Такова была высочайшая похвала, которой они удостаивались от него, и он не давал им отдыха, пока все до единого не сумели уйти от него несколько раз подряд.