Дайте место гневу Божию - [20]

Богуш обнаружил это случайно – Герка проболтался о неудобствах, которые возникают при посещении сортира. Оказалось, вместо свободы от наркотической зависимости он схлопотал триппер. Отец уже не имел сил ругаться…

Опомнившись, он забрал сына из частной клиники, не заплатив за лечение и пригрозив наслать на хозяина все сразу: ментовку, прокуратуру, санэпидстанцию и чуть ли не комиссию ООН по правам человека. Герка позволил перевезти себя в гостиницу. Он был достаточно вменяем, чтобы выдержать долгий разговор с родителями. Ехать домой он отказался наотрез. А пожить в чужом городе и даже походить в школу был не против. Надя прослезилась – так разумно и спокойно рассуждал сын.

Наутро его в номере не оказалось.

Никого не зная в чужом городе, он предпочел голодать и спать под забором, лишь бы не оставаться с родителями. Потому ли, что и они были свидетелями его позора? Этого Богуш понять не мог.

Некоторым утешением служило, что ребенок прихватил с собой отцовское портмоне и, значит, с голоду не помрет. Но там же, в портмоне, были кредитные карточки, которыми Герка все равно бы не мог воспользоваться, зато Богушу их откровенно недоставало…

– Это все ты! Это все ты! – кричала Надя. – Как хорошо было без тебя!.. Господи, как мы с Геркой хорошо жили, пока тебя не было!..

Пришлось выйти и хлопнуть дверью.

Жизнь не рухнула сразу – короткое и сильное потрясение Богуш пережил бы легче. Она обваливалась понемногу. Возвращаться домой без Герки Богуш не то чтобы не мог – мог, конечно, однако он смотрел чуть подальше собственного носа. Герка был ему необходим – и как витрина его успехов в том числе. Не вернуться он тоже не мог – родной город кормил и поил, в другом месте все пришлось бы начинать сначала, а начинающий хорош только до двадцати пяти лет, после на него смотрят с опаской – неудачник, что ли?

Герка был нужен Богушу – а вот Надя, кажется, нет, и она сама это инстинктивно понимала, оттуда и крики, и слезы. Вот бы у нее хватило ума собрать чемоданы, с тоской думал Богуш, идя по незнакомому проспекту, вот бы она убралась, и тогда можно спокойно заниматься Геркой. Мать, так ее!.. Воспитала размазню – парень от первого же щелчка по носу сорвался с нарезки…

Богуш накручивал себя, вспоминая, как она подлизывалась вечером к сыночку. Нет, феодалы все-таки были правы: в шесть лет мальчик переходит из женских рук в мужские, и точка. Тогда есть шанс вырастить его мужчиной. И ведь еще неизвестно, как именно Надя настраивала сына против отца все эти годы, как обучала его быть плаксивой бабой, по мелочам завистливой, неспособной ни на какой поступок!.. Вот сейчас она хнычет в одиночестве – и не понимает, что своим материнским оголтелым сочувствием спровоцировала все Геркины неприятности!..

А вокруг была весна, потихоньку перетекающая в лето. Богуш и не понял, куда подевалась зима. Были деньги – и Надя, обнаружив потепление, купила ему и себе демисезонную одежду, какие-то курточки, потом – недорогую обувь, теперь вот на ногах у Богуша были сандалеты, откуда взялись – непонятно. В жизнь бы он не обул такой дряни у себя в городе! А тут – шлепал по временно безымянному проспекту, больше всего похожий на… на… на засранца, злобно определил это сходство Богуш, да, на засранца, который в состоянии пропитать себя исключительно жареной картошкой и дешевой водкой!

При его любви к красивым дорогим вещам эта мысль была невыносима.

Домой, хотя бы на два дня домой, приказывал себе Богуш, найти маклера Таньку, продать ко всем чертям дорогую квартиру! Им с Геркой она не нужна – а Надя там жить не будет, это решено. Раздобыть денег, одеться по-человечески! Хотя бы на два дня, ведь не помрет же тут Герка за два дня… валяется где-нибуь на блохастом диване, тискает тупую девку… от этого не помрет, а подцепит заразу – вылечим…

Его нечаянно толкнули и он вспомнил, что идет по улице. Тут же Богуш услышал голоса:

– Гляди, Люб! Во! Обдолбанный!

– А ни фига ж себе! Его же задавят!

Богуш дернулся, резко повернул голову туда, куда глядели две изумленные тетки, и увидел сына.

– Ой, мамочки мои… – громко прошептала Люба.

Герка переходил улицу посередине и наискосок. Машины неслись в шесть рядов – но он даже не смотрел по сторонам, просто ноги как-то несли его, не давая упасть, он и шагал без всякого соображения. Вокруг выло и взвизгивало, но он не слышал…

Богуш окаменел. Нужно было броситься в дырку между машинами и вытащить сына! Но машины шли густо, перекрестки были далеко. Герка то появлялся, то исчезал. Ему даже не приходило в голову остановиться, переждать опасность!..

Никогда в жизни Богуш не знал такого ужаса, чтобы тело отказалось слушаться, мозги – работать, и осталось только зрение.

И тут он увидел на проезжей части еще одного человека. Человек в длинной, выпущенной поверх широких черных штанов желтой футболке бежал рядом с машиной во втором ряду, приотстал, проскочил за ее капотом перед самой мордой грузовика и оказался возле Герки.

Богуш видел, как этот неожиданный человек взял его сына за руку и повел, и повел по прерывистой белой черте, разделявшей полосы движения, и в нужный миг потащил за собой, и успел поставить сына уже на следующую прерывистую черту, а потом в последнем рывке доставил его и на тротуар.