Летчики сборных экипажей были экипированы весьма пестро и, откровенно говоря, не отличались ни блестящим воинским видом, ни гвардейской выправкой; некоторые щеголяли в засаленных комбинезонах и новеньких армейских валенках; другие были облачены в шинелишки и косматые унты из собачьего меха, а третьи ходили и вовсе в синих, совершенно цивильных стеганках.
И вот в один из абсолютно нелетных дней, когда рваные облака цеплялись за верхушки сосен и остервенившаяся поземка в пять минут заметала человечьи следы, слепое небо застонало моторным гулом. Из облачной ваты точно на центр аэродрома вывалилась очередная перелетная группа.
Появление грузных ДБ-3 в такую погоду казалось чудом. Это был лихой перелет!
Через некоторое время в домик дежурного по аэродрому вошел пожилой человек в куцем солдатском полушубке, громадных, казалось, железных валенках и каком-то совершенно несусветном заячьем треухе.
— Здравствуйте, — сказал старик, — кто тут главный?
— Дежурный по аэродрому к вашим услугам, — представился я.
— Ты? Очень хорошо. Распорядись, пожалуйста, чтобы нас побыстрее заправили.
— Можете передать командиру группы, что торопиться вам некуда. В такую погоду даже мухи не летают. Все равно до завтра вы никуда не уйдете.
— Улетим, — сказал старик и стал вытаскивать из кармана какие-то смятые бумажонки.
Как же мне, мальчишке-истребителю, стало стыдно, когда я взглянул на протянутые документы.
В домике дежурного по аэродрому стоял сам командир перелетной группы, один из первых летчиков-миллионеров нашей страны, лучший мастер слепых и ночных полетов, чье имя мы, еще курсантами аэроклуба, произносили чуть ли не шепотом, робея от восторга и удивления.
В его полетном листе черным по белому было записано: «Вылет разрешается по усмотрению командира корабля». (Это вместо графы, определяющей всем остальным летчикам минимальную высоту нижней кромки облаков и минимальную видимость горизонта в строго отмеренных метрах).
Командир корабля! Кажется, именно в тот далекий день поразила меня музыка этих слов. Поразила на всю жизнь.
Командир корабля — это он днем и ночью в полете.
Командир корабля — это он ведет не знающие усталости машины по самым дальним, по самым порой немыслимым трассам.
Командир корабля — это он обжил сначала Северный, а потом и Южный полюсы Земли.
Командир корабля — это он летает нынче наперегонки с Солнцем…
Дать курс будущему авиатору — значит прежде всего рассказать о командире корабля.
И надо сказать сразу:
Командир корабля не кинозвезда, ему вовсе не обязательно обладать блестящей, из ряда вон выходящей внешностью, античной фигурой или феерической выразительностью глаз.
Командир корабля не оратор. И даже самый выдающийся из командиров может не отличаться особой бойкостью речи или бархатными переливами хорошо поставленного голоса и тем, что принято называть «уменьем держать в руках аудиторию».
Командир корабля сравнительно редко бывает на людях, поэтому пусть не введет никого в заблужденье внешняя скованность или даже застенчивость человека, совершившего, быть может, много выдающихся подвигов в воздухе. Земля и небо — разные стихии.
Итак, решено: прежде всего я расскажу о командире корабля.
1
Мы познакомились в главном московском аэропорту, во Внукове. Было жарко, солнечно, небо дрожало от нескончаемого моторного рева.
Сначала Василий Иванович Тонушкин привлек мое внимание внешностью: очень крупный, очень загорелый, очень спокойный. Улыбался он редко, как-то осторожно, своим, видимо, далеко запрятанным мыслям. Завязывать разговор не спешил. Но глаз не прятал.
«Если вы хотите о чем-нибудь спросить, пожалуйста. А у меня вопросов нет», — вот такое было у него выражение лица.
— Простите, вы летаете на ТУ-114? — спросил я.
— Теперь да, на ТУ-114.
«Теперь» было поставлено под ударение. И это показалось существенным. Теперь означало: «Я не сразу стал таким, каким вы меня видите».
— А вы не расскажете мне, как сделались командиром корабля?
— Могу, — сказал Василий Иванович, — только ничего особенного вы не услышите. Как все. Постепенно.
На этот раз под ударение было поставлено «постепенно»…
Прошло немало времени, прежде чем мы нашли «общий язык».
Странно и знаменательно — сближению помогла одна случайная фраза. Доведенный почти до отчаяния сдержанностью Василия Ивановича, его непременным желанием оставаться в тени, я сказал как-то:
— Послушайте, черт вас возьми, меня интересует не ваша биография, не ваши выдающиеся таланты и даже не ваш характер, я хочу, я должен рассказать ребятам, тем, кто придет нам на смену, как складываются, формируются, вырастают командиры кораблей. Это нужно?
— Нужно, — сказал Тонушкин.
— Вот вы мне и помогите. Без вас я не справлюсь.
Он долго молчал. Потом согласился:
— Хорошо. Попробую.
2
Иногда пишут примерно так: «Когда высоко в небе пронеслась удивительная стальная птица, сердце его сжалось в волнении… Он долго смотрел вслед исчезнувшему самолету и остро завидовал незнакомому летчику…» Ну, а дальше идет повествование о мальчишеской мечте, медленно обрастающей перьями. В книгах так случается. В жизни — нет.
В жизни все бывает куда сложнее.
