Дай мне шанс - [37]

Он всегда будет помнить это октябрьское утро, когда позвонил Тиммонс и нейтральным голосом доложил о результатах расследования, и он, Дэвид, потом, не в силах идти в офис сразу, долго ходил по улицам, промок весь, отогревался в «Старбаксе» и потом снова бродил. А потом все-таки пришел в «Лаванду» и там еще тянул, медлил, и в какой-то момент понял, что все — ниточка лопнула со звоном, надо уже что-то решить.

Он решил и остался один. И никаких надежд не осталось.

Кажется, Шопенгауэр писал, что когда люди вступают в тесное общение между собой, то они напоминают дикобразов, пытающихся согреться в холодную зимнюю ночь. Им холодно, они прижимаются друг к другу, но чем сильнее они это делают, тем больнее колют друг друга своими длинными иглами. Вынужденные из-за боли уколов разойтись, они вновь сближаются из-за холода — и так все ночи напролет.

Дэвид чувствовал себя чертовым дикобразом. Ода.

Домой идти было нельзя: мать сразу все поняла бы, а ей знать о том, что произошло, не следует вовсе. Кайли отправилась бродить. Она ходила и ходила по улицам, пока день не перевалил за середину, а тогда остановилась и поняла, что ноги окоченели и руки тоже. Она зашла в ближайшее кафе, взяла большую чашку чая, выпила, не ощущая вкуса и чувствуя только, что чай горячий. Домой все еще было нельзя, и она поехала к Биггсу.

Она знала, что надо позвонить Джону и рассказать. Знала, что завтра придется вернуться в «Лаванду» и уволиться окончательно. Сейчас она не могла об этом думать. Она думала только о Дэвиде, о том, как он смотрел на нее, когда прогонял. Нашкодившую кошку гонят ласковее, да и не насовсем. Правильно, кошка всего лишь пакостничает, а не предает. Предательство — исключительно человеческая черта.

У Биггса в магазине почти никого не было; бродила сухонькая старушка, прислушиваясь к тиканью множества настольных часов. Через некоторое время старушка выбрала старый будильник и ушла, весьма довольная и будильником, и собой, а Кайли села на рассохшийся стул и посмотрела на Биггса большими печальными глазами. Тот не стал ничего спрашивать, кроме одного:

— Хотите кофе с имбирным печеньем?

И через некоторое время Кайли сидела с хозяином за столом, пила кофе, и печенье хрустело, и поднимался от чайника мирный парок. Биггс молчал, и через некоторое время Кайли сказала:

— Я сделала большую глупость. И поступила очень, очень нехорошо.

— Вас за это посадят в тюрьму? — спросил Биггс.

— Кажется, нет.

— Тогда все еще поправимо.

— Нет.

— Неисправимых ситуаций не бывает. Кроме смерти. Смерть уже никак не поправишь, а все остальное немножко можно. Украденную вещь можно вернуть, за оскорбление можно извиниться. Но я не думаю, что такая милая девушка, как вы…

— Вы меня совсем не знаете, — перебила его Кайли.

— Почему вы так думаете? Вы хорошо улыбаетесь и любите оранжевый цвет, и вам нравятся загадки, вроде того конверта с пустым листком. Не разгадали еще?.. Я вот думал, может, подержать его над свечкой?.. И вы хорошая. Только и хорошие люди могут ошибаться. Не печальтесь, вы можете все исправить.

— Разве можно исправить, если вы предали человека, которого… к которому…

Нет, Кайли не могла выговорить это вслух. Биггс, впрочем, и так понял.

— Вы подождите, не убивайтесь так. Все придет… само собой.

И тут в ее сумочке зазвонил мобильный телефон.

Кайли долго искала его, а он все звонил и звонил, и когда она его выудила из дальнего кармашка и посмотрела, то увидела, что звонит ее мать. Сердце сразу похолодело и странно стукнулось в грудь.

— Алло? — сказала Кайли, обмирая. — Алло, мам?

— Мисс Уильямс? — произнес далекий мужской голос, и она кивнула, как будто ее могли увидеть. — Это доктор Мэггот. Извините, что не со своего телефона, но так было быстрее. Приезжайте, пожалуйста, в больницу. Вашу маму только что сюда доставили. Вы когда сможете приехать? Мисс Уильямс?..

18

Кайли примчалась в больницу в рекордные сроки, но к маме ее, конечно, не пустили.

— Все хорошо пока, однако ей требуется отдых, — сказал доктор Мэггот, когда Кайли вломилась в его кабинет — без приглашения и, кажется, до одури напугав стажерку-медсестру.

Мэггот был сухой, подтянутый, лег пятидесяти. Такие мужчины играют в теннис, по выходным вывозят семью на пикники и в шесть утра встают, чтобы выгулять собаку — золотого ретривера или, может, пушистую голубоглазую лайку.

Кайли не знала, есть ли у него лайка, но семья совершенно точно была, судя по украшавшим кабинет фотографиям.

Насколько все серьезно?

— С вашей матерью никогда не было несерьезно, — ответил Мэггот немного резко, — и вы это знаете, мисс Уильямс.

— Да. Знаю. Извините.

— Вам незачем передо мной извиняться, — сказал доктор уже мягче, — и не стоит себя казнить за то, что происходит. Люди, к сожалению, болеют, а иногда и умирают. Я не говорю, что это произойдет с вашей мамой прямо сейчас. Но не стану скрывать от вас, что положение серьезное. Это было бы нечестно, мисс Уильямс.

Да, — пробормотала Кайли, — я понимаю. Что мне нужно делать?

Доктор Мэггот взял со стола узкие очки и нацепил их на нос, отчего сразу сделался похож на университетского профессора.