Дай мне руку, тьма - [2]

В соборе на противоположной стороне улицы закончилась месса, и большинство прихожан, видимо, по причине необычайно теплой погоды — где-то выше нуля даже после захода солнца — разбрелись вокруг, и их звонкие голоса в ночном воздухе желали друг другу доброго здоровья и веселых праздников. Слышны были замечания по поводу погоды: до чего неустойчива она была весь год — лето холодное, а осень теплая, затем внезапно ударили холода, и ничего удивительного, если рождественское утро преподнесет еще какой-нибудь сюрприз.

Кое-кто вспомнил Эдди Брюэра, о нем поговорили немного, но не слишком долго, чтобы не портить себе праздничное настроение. Но все-таки, вздыхали они, как безумен этот мир! Безумен, безумен, безумен… Слышалось то тут, то там.

Совсем недавно я просиживал здесь почти все свое время. С балкона мог наблюдать за людьми. И хотя зачастую бывало холодновато, от чего моя больная рука деревенела, а зубы били мелкую дробь, единственное, что удерживало меня здесь, это человеческие голоса.

По утрам я выносил свой кофе на свежий воздух и сидел здесь, наблюдая за школьным двором напротив. Мальчишки в голубых спортивных штанишках и таких же галстуках и девчонки в светлых беретах и клетчатых юбочках гонялись друг за другом по площадке. Их резкие выкрики и стремительные движения, их неуемная энергия действовали на меня по-разному: то утомляюще, то вдохновляюще, в зависимости от настроения. В плохие дни их возгласы, казалось, вонзались в мой хребет как осколки стекла. В хорошие же, несмотря на мои невеселые воспоминания, я чувствовал прилив бодрости, своего рода глоток свежего воздуха.

В конечном итоге, написал он, остается боль. Каждый раз, когда я ощущал ее, я открывал конверт и вынимал записку.

Объявился он той теплой осенью, когда погода, казалось, совершенно вышла из своего графика, когда все вокруг перевернулось и стало с ног на голову: к примеру, вы смотрите в яму в земле и видите там звезды и созвездия, а взглянув на небо, — грязь и свисающие деревья. Как если бы кто-то ударил ладонью по глобусу и весь мир, по крайней мере мой собственный, пошел кругом.

Иногда ко мне заходили Бубба, Ричи, Девин или Оскар. Мы сидели, болтали о футбольных матчах, о боулинге или просто о фильмах. Мы не говорили ни о прошлой осени, ни о Грейс, ни о Мэй. Мы не вспоминали Энджи. И мы никогда не говорили о нем. Он сделал свое черное дело, и нечего говорить об этом.

В конечном итоге, сказал он, остается боль.

Эти слова, написанные на клочке белой бумаги, размером 8 на 11, заворожили меня. Такие простые, они иногда кажутся мне высеченными на камне.

Глава 1

Наш офис находился в башне, и мы с Энджи как раз пытались привести в порядок кондиционер, когда позвонил Эрик Голт.

Обычно середина октября в Новой Англии такова, что поломка кондиционера не вызывает осложнений. Сломанный обогреватель — другое дело. Но осень была не совсем нормальной. В два часа дня температура достигала двадцати с лишним градусов, а жалюзи на окнах все еще сохраняли влажный и удушливый запах лета.

— Может, нам позвать кого-нибудь, — сказала Энджи.

Я хорошенько хлопнул ладонью по кондиционеру, включил его снова. Никакого результата.

— Спорим, это привод, — сказал я.

— То же самое ты говорил, когда сломалась машина.

— Гм… — Я молча сверлил кондиционер взглядом секунд двадцать.

— Ругай его страшными словами, — сказала Энджи. — Вдруг поможет.

Я перевел свой взгляд на нее, но получил не больше отклика, чем от кондиционера. Очевидно, мне надо поработать над своим взглядом.

Зазвонил телефон, и я снял трубку с тайной надеждой, что тот, кто звонил, разбирается в механике. Но это был всего лишь Эрик Голт.

Он преподавал криминалистику в университете Брайса. Мы встретились с ним, когда он еще читал лекции в Массачусетсом университете, и я прослушал пару его курсов.

— Понимаешь что-нибудь в кондиционерах?

— Пробовали включать-выключать? — спросил он.

— Да.

— И ничего не сдвинулось?

— Абсолютно.

— Постучите по нему пару раз.

— Пробовали.

— Тогда зовите мастера.

— Спасибо за помощь. Она нам очень пригодилась.

— Ваш офис по-прежнему в башне?

— Да. А что?

— У меня для вас солидная клиентка.

— В чем же дело?

— Хотелось бы, чтоб она наняла вас.

— Прекрасно. Приводи ее сюда.

— В башню?

— Разумеется.

— Ты не понял, хотелось бы, чтоб она наняла вас.

Я обвел взглядом наш крошечный офис.

— Ты прав, Эрик, здесь холодновато.

— Сможешь приехать в Льюис Уорф, скажем, завтра в девять?

— Думаю, да. Как ее зовут?

— Дайандра Уоррен.

— В чем ее проблема?

— Думаю, лучше она скажет это тебе сама. С глазу на глаз.

— Идет.

— Я тебя там завтра встречу.

— Тогда увидимся.

Я собрался повесить трубку.

— Патрик.

— Да?

— У тебя есть младшая сестра по имени Мойра?

— Нет. У меня есть старшая, и ее зовут Эрин.

— О!

— В чем дело?

— Ничего. Завтра поговорим.

— Тогда до завтра.

Я повесил трубку, взглянул на кондиционер, затем на Энджи, снова на кондиционер и позвонил, наконец, мастеру.

* * *

Дайандра Уоррен жила на верхнем этаже пятиэтажного дома в Льюис Уорф. Из ее окон открывалась панорама порта, огромные окна в деревянных рамах заливали восточную часть этажа мягким дневным светом. Сама она напоминала тип женщины, которой в принципе ничего не нужно, по крайней мере в этой жизни.