Дай лапу, друг медведь! - [6]

Затрещали, затараторили в глубине леса дрозды. Андрюшка напряженно слушает их отрывистые дребезжащие крики, а в мыслях опять то же: будто в неведомой стране очутился, где все говорят на непонятном языке. Он знает, что это кричат дрозды. Но почему они кричат? Чем они питаются в этом лесу? Куда, в какие края улетят на зиму?.. А сколько раз он находил в лесу птичьи гнезда, но редко, очень редко знал, какой птице принадлежит то или иное гнездо...

Дрозды тараторили долго, потом как-то неожиданно смолкли, и в лесу снова стало тихо.

На закате как-то уж очень внезапно и неведомо откуда налетел на поле табунок тетеревов. Большие черные и серовато-ржавые птицы сделали над Стрелихой полукруг и, распластав крылья, спланировали в овес, напротив лабаза. Ребятам очень хотелось посмотреть, как тетерева будут кормиться, но овес был густым и высоким, и увидеть в нем даже таких крупных птиц не удалось.

В сумерках опять появились юркие зеленоватые птички, видимо, те самые, которые прилетали вчера. Их прерывистый стрекот на какое-то время оживил засыпающий лес. Перепархивая по деревьям, стайка быстро перемещалась вдоль опушки, и скоро птичьи голоса растаяли в тишине августовского вечера. А когда в лесу стало совсем темно, с поля снялся табунок тетеревов. Взлетели они много правее того места, где опустились в овес...

Шаги раздались внезапно. Только что было совсем тихо, и вдруг... А в том, что это шаги, у ребят не оставалось ни малейшего сомнения. Медленные, тяжелые и в то же время мягкие, они сопровождались странным то нарастающим, то ослабевающим шорохом. Было слышно, как вдавливаются в землю сминаемая трава и листья.

Шаги приближались. Ребята сидели не дыша. Они поняли - идет медведь. Но почему идет не к овсу, а краем леса, вдоль поля? И что это за шорох, который временами даже заглушает шаги?

Хрустнула ветка. Именно хрустнула, глухо и сочно, будто ее придавили к земле чем-то грузным. Шаги оборвались, и почти сразу смолк шорох. Тишина, глухая, какая-то ватная тишина повисла над лесом. Она придавила ребят к доске, не давала им передохнуть, и они сидели, согнув спины, втянув головы и сжавшись, насколько это было возможно. Обоим казалось, что зверь стоит рядом с березами и смотрит снизу вверх, смотрит на них. Зачем смотрит? Что собирается делать? И долго ли будет так стоять там, внизу, в темноте? А секунды текли, долгие, холодящие душу.

Ребята нестерпимо желали, чтобы это мучительно жуткое состояние ожидания скорей кончилось, чтобы медведь двинулся дальше, прошел бы мимо, ушел бы куда угодно - все равно! - только бы не стоял за спиной, невидимый и такой близкий.

Внизу, почти под лабазом, опять, как вчера, раздалось это странное шипение. Ребята поняли: зверь втягивает в себя воздух, втягивает мощно, как насос, чтобы уловить, причуять их запах.

Валерку забила дрожь. Чтобы унять ее, он сжался еще сильнее, до боли в лопатках, стиснул зубы, но дрожь не унималась, будто исходила не от него самого, а от доски, на которой он сидел, от березовой палки, на которую были поставлены ноги, и от этих старых толстых берез, на которых был лабаз. Шипение оборвалось, и в вязкой тишине раздалось утробное рычание, даже не рычание, а властный рык, в котором слышалось и раздражение, и угроза, и гнев зверя.

...Ребята не могли бы сказать, сколько они еще просидели, не двигаясь и чуть дыша, - пять минут, десять или целый час?.. Стало уже так темно, что не видно собственной руки. И поля, конечно, не видно. Вокруг сплошная чернота и мертвая тишь.

- Ушли, - сказал Андрюшка.

- Чего ушли? - нелепо спросил Валерка.

- Медведи ушли. Наверно, заметили нас.

- Думаешь, мы бы... не услышали?

- Выходит, не услышали. Давай слезать.

- А если... не ушли? - чужим голосом спросил Валерка. - Может, все еще под березами стоят...

- Ну ты и даешь!.. Мы тут разговариваем, а они будут стоять? - И Андрюшка, обхватив руками ствол березы, пополз вниз, в темноту.

Валерку била дрожь.

- Ты уже на земле? - спросил он.

- Ага. Давай слазь!..

Валерка завозился, поворачиваясь на доске лицом к березе.

- Понимаешь, ноги совсем отсидел. Как деревянные. - Он глянул вниз, но не увидел ни земли, ни Андрюшки. - А темно-то!..

- Давай скорее!

Валерка пытался обхватить березу руками, но руки не слушались, и не было сил оторваться от доски. В голову лезли нелепые мысли: а вдруг медведь стоит за березами и ждет, когда он, Валерка, спустится на землю!..

"Но там же Андрюшка! Чего бояться?"

Пересилив себя, Валерка наконец оторвался от доски и, обдирая руки, кулем сполз вниз.

- Ч-чего-то... холодно! - стуча зубами, сказал он.

- Побежим, так сразу теплее станет.

Сапоги путались в длинных стеблях овса, тяжелые, набрякшие от росы метелки хлестали по коленям, а ребята все бежали и бежали, пока не очутились на пожне возле большого стога сена.

- Тропа-то слева, - сказал Андрюшка, - видать, проскочили ее.

- Наверно... Такая темнотища! Фонарик бы...

Все еще тяжело дыша после долгого бега, они шли по мягкой пожне рядом, локоть к локтю.

- Вчера-то, выходит, не филин шипел, - заговорил Валерка, оправившись наконец от пережитого страха.