Давно, в Цагвери... - [76]
Мы миновали две или три пустые отсыревшие комнаты с полуоборванными обоями; всем видом комнаты говорили, что здесь давно не живут. Но в одной из них на подоконнике забитого досками окна стояли пустые бутылки из-под вина и миска с остатками еды, а на полу в углу лежали матрац и подушка.
В последней большой комнате с единственным окном, тоже заколоченным досками, я и увидел Ли… Она стояла посреди комнаты, судорожно обхватив руками Леона Георгиевича и прижавшись к нему лицом. А в углу, напротив дверей, Важа и Тигран держали Миранду, разъяренную, со сверкающими глазами, в разорванной на плече кофте.
— Спокойно, спокойно! — грозно приговаривал Важа, помахивая перед носом Миранды револьвером. — Не оказывай сопротивления власти! Отягчающее обстоятельство — учти!
А еще я увидел мальчишку, испуганно жавшегося в дальнем углу. Он был нашего с Васькой возраста, смуглый, худющий, одетый в старый и не по росту большой пиджак. Я сразу же догадался, что это Мирандин братишка, сбежавший из детского дома Елены Георгиевны. Значит, он жил здесь же, вместе с Ли.
Но я смотрел на мальчишку всего несколько секунд и снова перевел взгляд на Ли, на ее вздрагивавшие от рыданий плечи.
— Хорошо, все хорошо, девочка, ну успокойся… — повторял Леон Георгиевич, дрожащей рукой поглаживая голову Ли.
Обычно всегда аккуратно причесанная и одетая, Ли была растрепана, в помятом платье, со спутанной челкой и без банта в волосах. Я сразу обратил на это внимание — значит, действительно ее лента развевалась за окном как сигнал бедствия.
Каково же ей было в заброшенной, пустой, грязной комнате, где она провела несколько дней?! Стены с нечистыми, ободранными зелено-желтыми обоями, с пятнами раздавленных клопов; дощатый, давно не крашенный и немытый пол; колченогий стол, брошенный здесь, вероятно, из-за дряхлости. На столе кучей навалены разноцветные марципановые зайцы, шоколадные бомбы в серебряных обертках, конфеты, яблоки, виноград… А Ли стала худенькая, бледная, словно бы даже пониже ростом. Ага, догадался я, она, наверно, не хотела есть даже любимые марципаны, которыми ее ублажали похитители!
Я подошел к Ли, тронул за руку, и она обернулась и, увидев меня, улыбнулась сквозь слезы; ее словно уменьшившееся лицо сморщилось в гримаске боли. Как выяснилось потом, в довершение всех бед Ли простудилась в отсыревшем, давно нетопленном доме.
Увидев, что я рассматриваю красную ленту, едва различимую сквозь запыленное стекло, Ли спросила, через силу улыбаясь:
— Ты ее увидел, Гиви? Да? Ты догадался? Я так и знала, что ты догадаешься!
— Да, это он отыскал тебя здесь, Ли! — Леон Георгиевич потрепал меня по плечу. — Твой верный рыцарь — Гиви!
— А знаешь, кто вывесил ленту? — вытирая слезы, спросила Ли. — Вот он вывесил, Рафик!
Она показала глазами на мальчонку в углу, и тот ответил ей мгновенным, все еще испуганным взглядом. И я поразился: как же этот маленький беспризорник похож на Миранду — те же горячие черные глаза, тот же нос, те же волосы!
— Если бы не он… — продолжала Ли, всхлипывая. — Конечно, я и ему не объясняла, зачем она нужна, лента. Просто сказала — для красоты… Словно цветок за окном. — И она снова с силой и нежностью прижалась к Леону Георгиевичу. — Я знала, знала, па, что никуда ты не уезжал, и мама не уезжала, и бабуля! Миранда обманывала меня! Она говорила — все уехали в Ленинград хоронить какую-то тетю, а ее просили посмотреть за мной. Но я скоро догадалась — она врет!
Миранда не отвечала, исподлобья поглядывала на всех по очереди своими огненными глазами. И мне показалось — с особенной неприязнью глянула она на своего Рафика. Важа и Тигран по-прежнему зорко следили за каждым ее движением.
— Ну хорошо, хорошо, доченька! — уговаривал Леон Георгиевич. — Мы действительно никуда не уезжали, мы все время искали тебя. И вот — нашли. А теперь — домой, скорее домой! И бабушки, и мама истосковались по тебе!
Леон Георгиевич окинул сердитым и как бы запоминающим взглядом комнату, где Ли провела пять самых трудных дней своей жизни, и первым пошел к двери. Ли крепко прижималась к нему, а глаза ее, когда она смотрела на меня и на Ваську, светились приветливо, как и раньше.
Мы снова прошли по заброшенным комнатам и коридорам, спустились по скрипучей лестнице, вышли в заросший крапивой и бурьяном, уже залитый солнечным светом двор. Задержавшись на минутку, Ли с любопытством оглядела заколоченные окна, покосившийся забор высоко над Курой.
— А лента? — неожиданно вспомнила она. — Я хочу взять ленту, а, папа? На злую память!
Мы с Васькой вперегонки помчались назад, в дом, но Васька всегда бегал быстрее, ему первому удалось вскарабкаться на подоконник и схватить ленту. И так же, опрометью, мы спустились во двор, где нас ждали остальные.
— Возьми, Ли, — сказал Васька. И вдруг насупился, посмотрел с упреком: — А черепаху мою ты потеряла, да?
— Она вчера умерла… — вздохнула Ли. — Она все время была со мной, но ей было так скучно, так плохо без солнышка, как и мне… И она умерла, совсем умерла… Миранда выбросила ее в Куру! — И Ли посмотрела на Миранду с такой обидой и болью, что та отвела взгляд.
