Давид Седьмой - [9]

Хотя сам Вайнштейн, вспоминая то время, скромно замечал: «Не так уж много я для него и делал. Разве что, используя служебное положение, подкармливал, когда была карточная система», – это была лишь малая толика того, чем был обязан своему покровителю Давид Бронштейн. Вайнштейн не только помогал Дэвику материально, но и вел того по жизни.

Это было время, когда выезды за границу зависели от абсолютной чистоты анкетных данных. Англия, Швеция, Финляндия, Чехословакия, Югославия, Венгрия, США. Что означает перечень этих стран, в которых побывал в послевоенные годы имеющий родственников заграницей беспартийный еврей Давид Бронштейн, да еще при наличии отца, получившего срок как «враг народа», может понять только человек, живший тогда в Советском Союзе.

Сколько собеседований и проверок на самых различных уровнях, сколько многостраничных анкет с въедливыми, невероятными вопросами заполнил Давид Бронштейн. Сколько инструктажей, наставлений, идеологических накачек в райкомах, горкомах, в «Динамо», в Спорткомитете выслушал он! Иногда последней инстанцией, разрешающей заграничную поездку, был ЦК на Старой площади, порой на документах подпись ставил сам Сталин. Такая поездка приравнивалась к выполнению важнейшего задания Родины, представлять которую было само по себе великой честью, и от посланца отчизны ждали только одного – победы!

Крайне маловероятно, чтобы без такого высокого патрона Бронштейну открыли бы выезд за границу, тем более, в капиталистические страны. Не исключаю: после проверок и собеседований на всех уровнях последней инстанцией был Борис Самойлович Вайнштейн, головой отвечавший за молодого гроссмейстера.

«Люблю этого человека, – признавался много лет спустя Вайнштейн в статье, посвященной его юбилею, – но разве любовь – не высшая мера объективности?»

Увы, самая низшая. Потому она и любовь, закрывающая глаза на многие качества человека, незаметные для любящего. Вайнштейн был старше Бронштейна на семнадцать лет, но отношения между ними походили на отношения отца и сына. Дэвик привык спрашивать совета своего наставника в большом и малом и перенял у него многие манеры и привычки.

Вложив немалую часть души в молодого Бронштейна, волевой и целеустремленный Борис Самойлович Вайнштейн оказал на того огромное влияние, но и создал зависимость Бронштейна от человека, который не только в состоянии избавить от каждодневных забот, но и принять важнейшие решения, которые взрослый человек не должен перекладывать на чьи-либо плечи.

Уверен: в описании извилистой и длинной жизни Бориса Самойловича Вайнштейна (1907–1993) может не найтись места для упоминания его шахматного протеже, но биография Давида Ионовича Бройнштейна окажется не только неполной, но и искаженной без имени его покровителя.

После переезда в Москву Бронштейн жил длительное время на квартире у своего патрона, пока не получил собственное жилье на стадионе «Динамо», где давали пристанище спортсменам, приехавшим из провинции: клетушку с удобствами в конце коридора.

В июне 1945 года Дэвик стал членом спортивного общества министерства внутренних дел «Динамо» и оставался им без малого полвека. Поселившись на динамовской базе, он постоянно общался с футболистами и хоккеистами, со многими был дружен. Да и те привечали худенького еврейского юношу, а Михаил Якушин – знаменитый футболист и тренер – ласково звал его Давыдкой.

Дэвик приучился бегать легкоатлетические кроссы и даже в пожилом возрасте, облачившись в тренировочный костюм, совершал порой многокилометровые забеги.

В те годы Бронштейн неимоверно много работал над шахматами: свет в его каморке горел до поздней ночи. Он анализировал, делал выписки, размышлял над шахматами, играл в турнирах и бесконечные партии блиц.

Выглядел он очень импозантно. Лариса Вольперт до сих пор не забыла Москву 47-го года, чемпионат страны среди женщин, гостиницу «Киевская». Четыре девушки-шахматистки в одной комнате. Вдруг явление: молодой, кудрявый, энергичный, черноглазый – Дэвик Бронштейн. С двумя буханками хлеба, вкус которого она помнит до сих пор.

Период недоедания кончился, но не забылся. Бронштейн в те годы, да и в зрелом возрасте любил поесть и ел необычайно много. Еще живы свидетели, помнящие молодого Дэвика, съедавшего в один присест несколько бифштексов.

«Питаться надо хорошо, это необходимо для работы мозга. Хлеб я ел, хоть и не всегда, во время войны, – говорил Бронштейн, – теперь я предпочитаю другие продукты…»

Но на внешнем виде такое поглощение пищи никак не отражалось: всю жизнь он оставался худым и почти до самого конца был очень подвижным и ходил очень быстро.

После закутка на «Динамо» Бронштейн получил комнату в коммунальной квартире, и молодой Юра Авербах частенько захаживал к нему. Юрий Львович вспоминает, что комната Бронштейна была завалена шахматными книгами, журналами и бюллетенями. Совсем так же, как квартира в Афанасьевском переулке на Арбате, где я бывал полвека спустя.

Его работа в «Динамо» была типичной синекурой: Бронштейн только получал там заработную плату. Это было в порядке вещей в те, да и во все времена в Советском Союзе: жизнь армейских спортсменов высокой квалификации была вольготной. Солдат-радист Бронштейн в дивизии имени Дзержинского не появлялся; его отец раз в месяц аккуратно приезжал туда за солдатским пайком.