Давид Седьмой - [39]

Оба – полковники МВД, у которых навсегда сохранилось мышление, сформированное долгой службой в организации, стоявшей вне и выше законов.

Безоговорочно приняв условия игры, преданные защитники власти, они исполняли роль ученых евреев при губернаторе. Но если Батуринский прямо говорил об этом, Вайнштейн, очевидно, претендовал на большее. Оба достигли преклонного возраста и явились свидетелями развала государства, которому преданно служили всю жизнь.

У Бориса Самойловича Вайнштейна было много увлечений, но шахматы всегда оставались главной страстью. Любил переигрывать партии старых мастеров, анализировать, размышлять. Блицу предпочитал легкие партии, во время которых нередко обменивался с соперником мнениями, подбадривал его, а то и давал советы.

То же самое делал впоследствии и Давид Бронштейн. Правда, он был лишен возможности поговорить с партнером во время турнирной партии, зато компенсировал это после игры.

Душу Бронштейн отводил перед сеансами одновременной игры. Мог долго излагать, какой тактики будет придерживаться, объяснял, что необходимо следить за его приближающимися к королю фигурами, рекомендовал в трудных ситуациях спросить совет у него самого.

Сея у участников сеанса, без сомнения, еще больший страх перед гроссмейстером, чем если бы не предварял игровой процесс доброжелательным, как ему казалось, напутствием.

Еще в тридцатых годах Борис Самойлович Вайнштейн начал регулярно писать на шахматные темы под псевдонимом Ферзьбери. Нельзя сказать, что заметки эти были чем-то из ряда вон выходящим, но на фоне однообразной советской жвачки статьи Ферзьбери выделялись стилем и мыслями, отличными от общепринятых.

Немало писал Вайнштейн и под собственным именем. Понятно, что место его работы открывало ему двери любого издательства. Перу Вайнштейна принадлежат книги «Меранская система в историческом развитии», «Комбинации и ловушки в дебюте», «Шахматы сражаются», «Мыслитель» – о Ласкере, «Импровизация в шахматном искусстве» – о Бронштейне.

Но лучшая его работа – знаменитая книга «Международный турнир гроссмейстеров», где, по признанию Бронштейна, Борис Самойлович написал всю литературную часть.

Анализами партий занимались Константинопольский и Фурман, но главным аналитиком был, конечно, сам Бронштейн, чье имя и стоит на обложке. Сама идея написания книги, до сих пор являющейся для многих одной из самых любимых, тоже принадлежала Вайнштейну.

Бронштейн предложил выпустить книгу под двумя именами, но Вайнштейн отказался. Это не значит, что Борис Самойлович не был честолюбивым, даже тщеславным человеком.

Юрий Авербах вспоминает, что «личностью Вайнштейн был не заурядной, скорее чем незаурядной. Книги, написанные им, неплохие, но во всех красной нитью проходит мысль: мы – умы, а вы – увы…» Действительно, почти на каждой странице книг Вайнштейна прочитывается мысль: я хоть и не гроссмейстер и даже не мастер, но тоже не лыком шит, а кое-каких гроссмейстеров и посильнее буду, а по пониманию игры – уж точно.

Этот создаваемый им образ вроде подтверждался и фактами: у кого-то на турнире претендентов секундант – гроссмейстер Бондаревский, у другого – гроссмейстер Авербах, у третьего – Симагин, у четвертого – Сокольский, а у Бронштейна какой-то загадочный Вайнштейн, вроде даже и не кандидат в мастера, но игру понимает так, что гроссмейстеры к его мнению прислушиваются.

После импровизированного опроса участников претендентского турнира 1950 года Вайнштейн был признан лучшим секундантом. Объяснение дал остроумный Найдорф: «Борис – единственный из секундантов, кто не воображает, что играет лучше своего подопечного». Даже если это было так, то не без оговорок. «Работа Бронштейна – ночью спать, утром гулять, а днем получать за доской выигрышные позиции. А моя работа – найти, как выиграть выигрышную позицию» – заявил без тени смущения Вайнштейн послу Советского Союза в Венгрии, прибывшему на один из туров.

Писал: «Что касается меня, то я как практический игрок не бог весть как силен и знаю об этом. Но в анализах и в дебютах кое-что соображаю, и Бронштейн знает об этом».

Юрий Авербах помогал на том турнире Лилиенталю. «Андре Арнольдович, – вспоминает Авербах, – выступал в турнире довольно бледно, и особых обязанностей у меня не было. Когда Бронштейн отложил партию с Найдорфом, Вайнштейн попросил меня проанализировать отложенную позицию. Результаты работы я представил ему в письменном виде, а в книге Вайнштейна весь анализ потом фигурировал как результат аналитических способностей самого Бориса Самойловича…»

* * *

Вайнштейн очень переживал, что игра превращается в соревнование на память. Вспоминая Эйнштейна, считавшего, что шахматы являются насилием одного интеллекта над другим, Вайнштейн говорил, что шахматы способствуют проявлению отрицательных черт характера, в первую очередь эгоцентризма.

Такой же точки зрения придерживался впоследствии и Давид Бронштейн, отдавая предпочтение божественной импровизации и ратуя за снижение, а то и вообще отмену спортивной составляющей шахмат: «Это было время, когда шахматы еще не превратились окончательно в спорт, поэтому в грамоте, которую мне вручили за дележ первого места, я назван “участником турнира ветеранов