Давид Седьмой - [20]

За два месяца до смерти он обсуждал с Корчным поведение соперника в матче, игравшемся пятьдесят пять лет тому назад.

Сказал однажды: «Вот вы обо мне и Ботвиннике пишите так, как будто мы чай ходили пить друг к другу. Вы представляете, на каких разных полюсах мы находились?» – и начал свою очередную тираду.

Гоняя своего Ботвинника, как гоняют коня по кругу, он никогда не забывал сделать поправку на состав аудитории: для иностранцев – давался один образ, для профессиональных шахматистов – другой, для любителей – третий, для журналистов – четвертый. Хотя мог и импровизировать.

Однажды в Брюсселе журналист спросил его что-то о Ботвиннике. «Как вы сказали? – переспросил того Бронштейн, – Ботвинник? Бо-твин-ник? – и отрицательно покачал головой. – Никогда не слышал такого имени…»

Готовя летопись спортивного пути для книги, написанной вместе с Фюрстенбергом, Бронштейн поначалу не включил в список матч на мировое первенство.

Кокетство? Эпатаж? Оригинальничанье? Или, прибегая к терминам психологов, «вытеснение на уровне подсознательного неприятных и раздражающих фактов»?

Для обретения жизненной стойкости, а также для преодоления страдания и хандры в даосских школах практикуется особый метод. Он называется «выставить непрошенного гостя».

Человек, испытывающий зависть, обиду или гнев, посредством специальной техники отделяет страдательное состояние души от самой души, поворачивает незваного гостя к себе лицом, тем самым получая возможность выставить того за дверь. Увидеть воочию предмет своей муки именно как предмет, а не как пелену, сквозь которую мучительно смотреть на мир, значит уже одержать половину победы.

Красивый метод, но проблема заключается в другом: легко советовать «выставить непрошеного гостя», вот только где взять силы, чтобы это выполнить? Ведь будь эти силы в наличии, может, и совет не понадобился бы.

Психологи учат, что следует различать сегодня и сейчас от тогда и там. Советуют перестать сожалеть о том, что было и прошло и не обманывать самого себя. Бронштейн не хотел смириться, а никто из близких не решился сказать ему, что матч с Ботвинником – уже прошлое; что жизнь продолжается, и надо жить дальше. Никто не решился ударить его головой о стенку факта, возвратить в реальность сегодняшнего дня.

Не знаю, правда, к чему привела бы эта попытка, но никто даже не предпринял ее, и вина, что он до самого конца пребывал в таком состоянии, косвенно лежит на каждом, постоянно общавшимся с ним.

Но не только боязнь официальных обязанностей, связанных с чемпионским титулом, явилась тормозом в его игре. Мысль – как это он, Дэвик, еще десять лет назад гонявший бесконечные блиц-партии с приятелем Левой Моргулисом в киевском Доме пионеров, встанет в один ряд с великими, обжигала его. Имена чемпионов звучали для него неземной музыкой, обожествление переросло в нерешительность, породило раздвоенность, создало душевный дискомфорт.

«Нам и в голову не могло придти, что кто-то из нас может оспаривать у Капабланки, Алехина, Ласкера чемпионский титул, настолько велико было у нас уважение к их таланту, к их партиям. Кроме Ботвинника тогда ни у кого и в мыслях этого не было», – вспоминал Бронштейн на закате жизни.

Подобного рода мысли оставались с ним, когда он сел за шахматный столик в Концертном зале имени Чайковского. Титул оставался для него чем-то абстрактным, а когда оставалось только одно последнее усилие, Бронштейн не выдержал напряжения, и чемпионская корона, мерку с которой он уже снял, не досталась ему.

Конечно, он потерял что-то, не став чемпионом мира, но, может, кое-что и приобрел. Ведь самое захватывающее в чемпионском звании – сам путь к нему, а не обладание титулом, нагружающее ответственностью, приносящее только заботы, зависть и постоянные упреки, а то и нападки.

Но даже если бы Бронштейн стал чемпионом мира, мне кажется, это мало что изменило бы. Не зря ведь психологи утверждают, что люди, выигравшие крупную сумму в лотерею, первые восемь недель чувствуют себя счастливыми, после чего всё возвращается на круги своя, и мир воспринимается ими точно так же как до этого.

Трудно согласиться и с утверждением его жены, не единожды высказанным и самим Бронштейном: «Что касается сетований на то, что не став чемпионом, Давид не получил со временем приставку “экс”, оказавшуюся очень доходной, позволяющую всю жизнь получать проценты с капитала бывшего чемпионства, то Давида это мало задевает: у него другая шкала ценностей. У него не было охранительного титула экс-чемпиона, поэтому это облегчало возможность не считаться с ним. Ему практически не давали играть в крупных международных турнирах».

Персональные приглашения не имели значения в то время не только для него, но и для других советских гроссмейстеров, включая и бывших чемпионов мира. Приглашения на международные турниры, о которых он и не догадывался, шаткое материальное положение, наконец, просто запрещение выезда за границу – довелось испытать и экс-чемпиону мира Михаилу Талю.

* * *

Для того, чтобы быть не просто одним из лучших, а самым лучшим, чемпионом, нужно иметь гипертрофированное «я». Это «я» в сочетании с талантом было у Бронштейна в избытке. Что же, помимо колебаний и сомнений, помешало ему стать чемпионом мира?