Давид Седьмой - [18]

Бронштейн не выиграл последней партии, час пробил, стрелки сошлись на двенадцати, застыв навсегда на итоговых цифрах матча 12:12.

Ботвинник сохранил за собой чемпионский титул.

* * *

В новелле Борхеса герой говорит, что, обдумывая какое-либо действо, надо представить, что ты его уже осуществил и превратить таким образом будущее в настоящее. По всей видимости в начале пути Бронштейн не задумывался, что предстоит ему, если удастся достичь конечной цели – сокрушить Ботвинника и стать эталоном советских шахмат.

Конечно, свобода молчать была самой меньшей свободой в то наполненное пропагандой время, но и ее он был бы лишен, если бы стал чемпионом мира.

Когда осуществление великого замысла оказалось совсем реальным, Бронштейн заколебался. Увидев подкову, лежащую на обочине дороги, он засомневался, что будет, если он поднимет ее. Итоги этих сомнений известны: подкову поднять не удалось, и он в течение полувека не уставал повторять: – жалкая половинка очка – и какая разница!

Перелистывая страницы шахматной истории, как и истории вообще, следует признать, что у прошедших событий могли быть альтернативы. Общеизвестен пример с Наполеоном, воспользовавшимся густым туманом и проплывшим сквозь эскадру сторожившего его Нельсона. Если бы не было тумана, не было бы Тулона, Бородинской битвы, «Войны и мира» и т. д. и т. п. Примерам такого рода несть числа.

«Подумайте, дело ведь только в одном ходе коня, и какая гигантская разница! Я ведь видел правильный ход 43…♘a7 при доигрывании, видел! А ведь история шахмат могла бы пойти совсем по иному пути из-за одного только хода коня на другую клетку!» – не раз восклицал Бронштейн, прибегая к сослагательному наклонению, столь категорически отвергаемому историками.

Когда при Конан Дойле начинали говорить о Шерлок Холмсе, писателю это очень не нравилось: «До чего мне надоело считаться автором одного только Холмса, я ведь в литературе сделал кое-что и кроме него». Когда журналисты снова и снова расспрашивали Бронштейна о подробностях матча с Ботвинником, Бронштейн тоже очень раздражался, указывая, что Бронштейн в шахматах – это не только матч с Ботвинником, но и многое другое.

Это верно, конечно. Но что поделать, если в памяти остаются реальные достижения. Ведь еще в древней Греции знали, что деяния – сущность жизни, речения – ее прикрасы; высокие дела остаются, высокие слова забываются.

Так уж устроена жизнь: кто помнит имя кандидата от демократической партии США в 2004 году, хотя тот набрал только на пару тысяч голосов меньше Джорджа Буша, в то время как имя президента Соединенных Штатов навсегда вписано в историю.

В истории шахмат тоже остаются победители, а имена побежденных, или сыгравших матч на мировое первенство вничью, пишутся петитом, если не забываются вовсе.

Победителям, как правило, присущи терпимость и великодушие. Менее удачливые утешаются поисками причин неудавшегося, и нечасто имеет место безжалостная критика самого себя. Так было всегда – потребность в самооправдании принадлежит к числу базовых инстинктов, и Бронштейн не явился исключением.

Забывая азбучную истину, что несколько оправданий всегда звучат менее убедительно чем одно, Бронштейн находил в невыигрыше матча немало козлов отпущения: излучающего ненависть соперника, атмосферу того времени, боязнь за отца, секундантов, манкировавших своими обязанностями, прогулками с девушкой, безразличной к его судьбе, тяжелыми условиями жизни.

«В том, что я плохо доигрывал отложенные позиции, большая доля вины лежит на моих секундантах, выбор которых был очень неудачен, – говорил Бронштейн. – Но подбирал их не я, а общество “Динамо”. Они оказались очень разными людьми. Я им всем еще говорил: “Неужели так трудно проанализировать позицию до ясного конца?” Они не давали мне играть дебюты, которые я хотел играть, староиндийскую защиту, например.

Говорили – так нельзя играть с Ботвинником. А с ним так только и нужно было играть. Да и 1.е4 надо было ходить, в открытую игру его затягивать, где я был сильнее его. А Болеславский часто уезжал домой в Минск, он далеко не всегда был в Москве. Да и девушка была, с которой я встречался тогда, которой очень симпатизировал. Мы гуляли с ней часто до партии, ходили в театры, в кино. Но когда я спросил, хочет ли она, чтобы я выиграл матч, она ответила: “Мне всё равно…”».

«Как я зевнул в 6-й партии чудовищно, в один ход. Всё было очень просто. Перед доигрыванием, выйдя на утреннюю прогулку, я неожиданно столкнулся со своей женой Ольгой Игнатьевой, с которой уже фактически был в разводе. Слово за слово, мы начали “цапаться” и так продолжалось едва ли не час. А тут еще секунданты требуют играть на выигрыш. Так в растрепанных чувствах я и начал доигрывать эту злополучную партию», – объяснял Бронштейн.

Или в другой раз: «Могут спросить: если я не стремился к званию чемпиона мира, зачем принимал участие в отборочных турнирах ФИДЕ? Ответ очень прост. В те годы было мало международных турниров, и для того, чтобы вас уважала собственная федерация, и, соответственно, посылала на эти турниры, вы обязаны были играть в отборочных соревнованиях, тем самым доказывая, что входите в мировую шахматную элиту».