Давид Копперфильд. Том 2 - [169]

Но, быть может, теперь-то и расстилается вокруг нее пустыня Сахара? Ведь, несмотря на то, что Джулия живет в роскошном доме, у нее огромное знакомство, она задает ежедневно роскошные обеды, я не вижу подле нее ни единого зеленеющего побега, ничего, что со временем могло бы расцвести и принести плоды. Вокруг нее я вижу только то, что Джулия называет «обществом». Среди него замечаю я и Джека Мелдона. Он до сих пор занимает место, купленное для него доктором Стронгом, что, однако, не мешает ему насмехаться над облагодетельствовавшей его рукой и, говоря со мной о докторе Стронге, называть его «очаровательной древностью». Если вы, Джулия, называете подобных пустых джентльменов и леди «обществом», а отличительной чертой этого общества является самое холодное равнодушие ко всему, что может двигать вперед или назад человечество, то, должно быть, мы с вами заблудились в этой самой Сахаре, и лучше было бы нам выбраться из нее.

А вот и сам доктор Стронг, с которым мы попрежнему друзья. Он продолжает трудиться над своим греческим словарем (как будто уже добрался до буквы «Д») и наслаждается с любимой женой безоблачным семейным счастьем. С ними живет Старый Полководец, но он значительно понизил свой тон и далеко не пользуется тем влиянием, каким пользовался в былые дни.

Наконец, я дошел до моего доброго старого друга Трэдльса. Он работает с деловым видом в своей конторе в Темпле. Волосы его (те, что еще не вылезли) торчат еще упрямее на голове благодаря постоянному трению об адвокатский парик. Письменный его стол завален грудами деловых бумаг. И, глядя на них, я говорю:

— Если бы Софи попрежнему служила вам секретарем, у нее не было бы недостатка в работе.

— Ваша правда, дорогой Копперфильд. А все-таки было чудесное время, когда мы жили с ней на адвокатском подворье! Не так ли?

— Это в те времена, когда Софи предсказывала вам, что вы будете судьей? — отозвался я. — Но тогда в городе еще не поговаривали об этом, как теперь.

— Во всяком случае, — сказал Трэдльс, — если когда нибудь я стану судьей…

— Да ведь вы прекрасно знаете, что будете им.

— Ну, так когда я стану судьей, Копперфильд, я всегда буду рассказывать, как Софи исполняла у меня обязанности секретаря!

Вот мы выходим с Трэдльсом под руку из его конторы. Я иду к нему на праздничный обед по случаю дня рождении Софи. Дорогой мой старый друг рассказывает мне о своих удачах.

— Знаете, дорогой Копперфильд, мне посчастливилось выполнить свое заветное желание: его преподобию отцу Горацию назначена пожизненная пенсия в четыреста пятьдесят фунтов стерлингов в год. Наши оба сына получают наилучшее образование: они прекрасно учатся и отлично ведут себя. Три сестры Софи очень недурно вышли замуж. Три живут с нами. Остальные три после смерти миссис Крюлер ведут хозяйство в доме отца. Все девочки счастливы.

— За исключением… — намекаю я.

— Вы хотите сказать — за исключением Красавицы?0- говорит Трэдльс. — Конечно, очень печально, что бедняжка вышла замуж за такого праздношатающегося. Правда, он такой показной и блестящий, что, понятно, мог вскружить ей голову. Но теперь, когда она избавилась от него и вернулась к нам, я надеюсь, мы снова развеселим ее.

Дом, в котором живут Трэдльсы, очень вероятно, один из тех домов, который они облюбовали, гуляя в былое время по вечерам, но тем не менее Трэдльс держит свои деловые бумаги в туалетной комнате, там, где находятся и его сапоги. Сами они с Софи ютятся в верхнем этаже, предоставляя лучшие комнаты Красавице и «девочкам». В доме никогда нет ни одной свободной комнаты, ибо, кроме постоянно живущих «девочек», здесь всегда под тем или иным предлогом гостит их еще несколько.

Когда мы с Трэдльсом входим в дом, нас встречает целая толпа этих «девочек», бросающихся на шею Трэдльсу и осыпающих его поцелуями, — бедняга едва не задыхается от них.

Здесь поселившаяся на постоянное у них жительство бедная Красавица — вдова с маленькой девочкой. Здесь же явившиеся на именинный обед три замужние сестры Софи со своими мужьями. К тому же, они привезли с собой кузена одного из мужей и сестру другого. Мне показалось, что эти двое — жених и невеста.

Трэдльс, совершенно такой же, как прежде, простой, добродушный малый, восседает, как патриарх, во главе стола. Софи, сидя против него, радостно улыбается ему через стол, где весело поблескивают приборы, отнюдь уже не из белого металла.

А теперь, когда все же приходится мне кончать свое повествование, образы эти мало-помалу отходят… Лишь один остается — он выше всех, он над всеми, он и меня и все кругом озаряет чудесным светом… Я поворачиваю голову и вижу его подле себя с его всегдашним чарующим спокойствием.

Лампа моя догорает — ведь я писал до глубокой ночи, но дорогая моя, без которой я был бы ничем, все сидит со мной.

О, как хотел бы я, Агнесса, родная моя, чтобы ты была подле меня и тогда, когда мне надо будет уходить из жизни, когда реальный мир станет исчезать передо мной, как исчезли только что промелькнувшие видения…

Конец.