Под лопаткой ладони. Молю,
Чтоб умолк твой словесный набат…
Я Ахматовой строки люблю…
Благоухал октябрь травою прелой…
Благоухал октябрь травою прелой.
Оскомину набил рябины цвет.
Носился ветер зло, остервенело,
В лицо кидая листьев винегрет.
Повисли на деревьях клочья неба.
Через прорехи нудный дождь рыдал —
В проплешинах подтаянного снега
Узоры вязью капель разбросал.
Заворожёно вглядываясь в руны,
Послания читаю между строк…
И тонет в позолоченной латуни
Луж маслянистых высохший цветок.
Руки легли ожерельем на хрупкие плечи…
Руки легли ожерельем на хрупкие плечи.
Кончики пальцев по кнопочкам кожи стучат.
Замерли шорохи, стихли бессвязные речи,
Только слова в глубине твоих глаз не молчат.
Плещется вечер во взгляде, темнеющем в страсти.
Воздух насыщен ванилью с парным молоком.
В танце любовном сплетаются наши запястья.
Я наслаждаюсь мгновения сладким глотком.
Чувственный ветер в трубе водосточной романсы
Басом выводит, срываясь на тонкий фальцет.
Он умоляет: «Останься… Останься. Останься!»
Я улыбаюсь и нежно шепчу ему: «Нет…»
Растревожила сдавленным плачем метель ледяная.
Заскреблась, точно путник уставший, под низким окном.
Бушевала и билась в безудержной страсти — шальная,
А потом увлеклась, и от снега вдруг стало темно.
Бесновалась шаманом, стучащим в невидимый бубен.
Завывала волчицей, лишенной последней любви.
То в прозрачной вуали, то в старом облезлом тулупе
Перед ней преклоняли деревья колени свои.
Утихала и вновь в безнадеге бросалась на приступ.
То ложилась ковром серебристым, то рваным тряпьём.
И звала с бесконечною скорбью в молитве пречистой
Сердцем женским трепещущим сердце твоё.
Шубейку накинула,
в шаль обернулась,
бегу и догнать не могу
мятежную, пылкую,
страстную юность
и слезы-печатки в снегу.
От тянущей боли
смешалась.
Смешалось
в туманах ночных бытие.
Все глупости жизни —
великая малость,
что камни в прозрачном ручье.
Но их не поднять,
сбередишь только пальцы
в холодной седой полынье.
Бегу от себя
под ажурною шалью,
не в новенькой шубке,
в хламье.
В радужке глаз голубых
океан —
Там, то ли впадина,
то ли вулкан,
зрачком закрепленные.
Спрыгнуть вниз или
вынырнуть вверх
не получится —
лучше не мучиться.
Значит просто тонуть,
жить как все —
как-нибудь.
От случая к случаю
Заливая горе в стакан,
долю враз отхлебнуть,
болью скрючиться
и уснуть…
Чтобы увидеть там,
в радужке глаз голубых, —
океан…
Замела зима тропинки детства.
Где теперь искать его следы?
Я по ним бродила с малолетства,
Там душа и помыслы чисты.
В валенках стою я на крылечке,
Бабушка со мной, калитки скрип.
Пошагали бодро, и сердечко
От тоски и боли не щемит.
Все ещё живые, молодые,
Только вьюга горе ворожит.
Многих нет родных, снега глухие
И не слышат здравия молитв.
Загрустили звезды, хладным звоном
Загремел сосулек стройный хор…
Годы пролетев, бесцеремонно
Поменяли жизненный узор.
Слезы от бессилия глотаю.
В прошлом беззаботном, как в раю,
В мыслях детства с нежностью купаюсь…
На крылечке с бабушкой стою.
Я влюбилась в ноябрь
и в метель за окошком,
в бесшабашную удаль осеннего дня.
В непролазную хлябь
по дорогам и стёжкам
Не удержишь меня, не удержишь меня.
Ветер с рёвом в лицо
бросил белую россыпь,
ветви в косы заплёл у дубов вековых,
потрепал бельецо
у березовых рощиц,
по домам напустил сквозняков ледяных.
Что мне холод шальной,
что мне ветер морозный,
не страшна непролазная, топкая хлябь.
Под счастливой звездой
завершается осень —
утопает в снегах мой любимый ноябрь.
Черной точкой из клочьев тумана морозного,
Дня уставшего, кислого даже промозглого
Приближайся скорее, о счастье беспечное,
Несказанно прекрасное, доброе, вечное.
Долгожданное, легкое и безмятежное,
Бесконечно родное, безудержно нежное.
Предвкушеньем наполнено тело до края.
Из густой пелены я тебя призываю.
Воздухом плотным, морозным закручены листья.
Громко хрустя под ногами случайных прохожих,
Вмиг рассыпаются, словно истлевшие письма,
Строки которых по-прежнему мысли тревожат.
По тротуарам безлюдным шатается ветер,
Бьет по щербатым деревьям, шныряет в проулки.
Бронзово-сизый фонарь, как свеча на рассвете,
То замерцает, то вспыхнет — то яркий, то тусклый.
Сумерки в сердце вползают шипящею кошкой.
Тени бросаются оземь бесформенной массой.
Бродит по стынущим улицам женщина-осень,
В сладостной дрёме укутав волшебные сказки
лета минувшего…
Давай позавтракаем вместе.
Что будешь чай, какао, кофе?
Я приготовила план мести,
Но поменяла карты осень.
Взамен червовой дамы крести,
Как ни крути и в фас и в профиль.
Вчера твердил — «уйду» — раз двести
Сегодня ты не многословен…
Не бойся, сдерживаю бестий
Внутри меня, хоть жаждут крови.
Я приготовила план мести…
Что будешь? Чай, какао, кофе…
Пока меняет карты осень?
Голос «мёдом» звучал, повторяя: «Люблю!»
Мне поверить хотелось невольно.
Саксофоном в пластинке стонал старый блюз,
Сердцу делая сладко и больно.
Корчась в муках, свеча на старинном столе
Превращалась в чадящий огарок.
Наша ночь за окном становилась бледней,
Трелью нежной всплакнула гитара.
Шелест утренних слов на молитву похож.
Ты мне шепчешь: «Прости!» — осторожно.
Шёлк холодных объятий — грубее рогож.
