Давай пошепчемся... - [3]

С послевкусиями грильяжными…

Запахи любимого города —

Чердаки да ржавость железной крыши.

Утром на листьях горечь холода —

Осени ранней дождливой рыжей.

Романсы

Ветер перебирал струны моей гитары.

Вместе играли мы старый простой романс.

Белых акаций плен в лунном златом сиянье,

Тонкой рябины стан, листьев кленовых рябь.

Нежность напрасных слов, пледа тепло и ласка.

Томно мурлычет кот: «Только не уходи»

Гулкая рань весны с дымом цветущих яблонь,

Встреча (она лишь раз), где разорвали нить.

Что нам отрада, что? Лить с упоеньем слёзы?

Яркой звездой гореть прошлых минувших дней?

Ветер купал меня в медленном переборе,

Тихо жужжал в струне добрый мохнатый шмель.

Шагает в год неделя за неделей…

Шагает в год неделя за неделей.

Вот осень, чиркнув спичкой золотой,

Зажгла листву на дремлющих аллеях,

И хлынул воздух сочный и густой

На улицы и скверы городские,

Укутал пеленой речную гладь,

И заплясали капли дождевые,

Чтоб лужи на земле нарисовать.

За днями дни, и слякотная осень

Привычно растворится в полусне.

Застынет мир в крещенские морозы,

Чтобы оттаять в сретенье к весне.

Потом опять расплавленное лето

Потянет вечера в неделю, в год…

Истлеет позабытой сигаретой…

И осень пепел в зиму унесёт.

А руки мои…

Руки мои — крылья птиц в перелётных стаях —

Машут, машут, но только давно устали.

Иногда кажется — они из холодной стали —

Руки, что когда-то тебя обнимали,

Руки, что росу собирали в цветущем мае,

А сейчас вбивают крепёжные сваи,

Чтобы хоть как-то дом, построенный нами, держали.

Знаешь, я обойдусь на земле без рая,

Лишь бы руки мои в ладонях твоих лежали…

Летний вечер…

Летний вечер.

В речке отражаются

Маковки соборов и церквей.

Солнышко — цветущая азалия,

Алое, но воздух всё нежней,

И, как будто, даже легче дышится —

Спрятался в прохладу жаркий день.

Медленно иду, вбивая шпильками

Серую распластанную тень.

Ветер озорной швыряет под ноги

Ржавчину шуршащую листвы.

Облака по небу одинокие —

Паруса безбрежной синевы…

Август, обнимая плечи ласково,

Шепчет, что для грусти нет причин.

Речь его прерывистая, вязкая,

Будоражит пламенными сказками,

Доставая сердце из руин…

Август плавно скользил в сентябрь…

Август плавно скользил в сентябрь,

На желтеющих тонких листьях

Унося красоту зари

да волнующий шелест слов.

И гуляла по небу рябь —

Ветер вновь перепутал кисти —

Акварель облаков с дождём

поместил на лазурный холст.

Из туманов густых седых —

Волоконце за волоконцем —

Осень быстро вязала шаль

с серебристой каймой росы.

В сарафане цветном льняном

Да сверкающим веретёнцем

Лето радугу заплело

после бурной ночной грозы…

Всё смешалось. Уходят дни,

А навстречу бегут другие.

Скоро встретится мой сентябрь

с августовским твоим теплом.

Не вини себя, не казни —

Обметал наши чувства иней.

Или дымом они плывут

над осенним большим костром?

Что будет завтра…

Что будет завтра? Нежный поцелуй.

Прощальный или дружеский — неважно.

Полчашки кофе, холод острых струй,

Кот под ногами наглый и вальяжный.

Галеты пересушены слегка

И масло на полу (опять упало),

И на столе от кружек два следа,

И лязг дверей соседских из металла.

Обрывки слов и терпкий аромат

(Плохого) твоего одеколона,

И слипшийся молочный шоколад,

А может горький? Горечь мне знакома…

Уходишь? Хорошо. Ключи в замке.

(И каждый день всё повторится снова).

Что будет завтра? Нет! Молчи, не смей.

Ты знаешь, «завтра» — это просто повод.

Гравюры зимы

Волшебный «воздух белого листа» —

Штрихи и пятна, сотни тонких линий.

Гравюра на нетронутых холстах?

Кто тот гравёр, что цветом тёмно-синим,

Так расписал причудливую гладь

Снегов, укрывших землю? Чудо? Чудо!

И как мгновенье это удержать,

Остановить хотя бы на минуту?

Щелчок, застыли в вечности штрихи,

Неровность пятен, параллельность линий…

С губ сорвались снежинками стихи

И в каждом слове «синий-синий иней».

Лампочка

Лампочка грустит под потолком

в доме обветшалом, позабытом,

вспоминая: старый абажур;

стол с тяжёлой скатертью-хламидой;

скрип кровати в сумраке ночном;

старый лифт, грохочущий устало;

топот каблуков, трамвайный гул,

кипяток горячий самовара;

запах нафталина в сундуке,

метки на дверях — «растёт сыночек»,

женщину в платке и то письмо,

с адресом размытым и не точным;

крик и плач; в разбавленном вине,

капельки солёные от горя,

речи, а в углу (всё как в кино)

почему-то лопнули обои?

Годы пролетели за окном.

Дом на снос, как будто не бывало.

Лампочка грустит под потолком

В чёрном ободочке от нагара.

Всё это было с нами

Струится вечер дымкой у забора,

Небесный плащ — в огнях дрожащих звёзд.

Я возвращусь, быть может, но не скоро,

На позабытый временем утёс,

Где нас когда-то кутал шалью ветер,

Теснился сосен величавый хор,

Где в кофточке прозрачной из жоржета

Замерзла я, а ты разжёг костёр.

У пламени согрелась? Поцелуем?

Не помню, столько лет прошло. Скажи,

Там до сих пор медовый стонет вереск?

Не отвечай, не нужно, не спеши.

Пусть будет так, как сохранила память —

Бор, тишина, туманной дымки плен…

Всё это было с нами, с нами — снами…

Не заменить ничем, ничем, ничем…

Прикосновение

Глоток терзающей вины

Со дна глубокого бокала

Скользил по нёбу. Я шептала,

Что быть мы вместе не вольны,

А отражение луны

В глазах твоих любовь искало.

Прикосновение — так мало

И всё же — нет ему цены…

***

Я плачу, потому что я жива.