Давай попробуем вместе - [16]

– Что, усрался не вовремя? – приветствовал меня Гарик на борту «Урала».

Я послал его подальше. В углу кемарил Денис. Макс, вздохнув, пожалел, что у него нет с собой гитары, на что Денис, приоткрыв один глаз, отозвался:

– Слава богу. Меня уже тошнит от «Хрустальных замков» и «Упоительных российских вечеров».

– Тошнит – иди поблюй, – беззлобно парировал Макс.

Но Денис уже вновь погрузился в дремоту. Мне бы последовать его примеру, но я не мог.

– Как он может спать? – жалобно удивился Костик.

– Не волнуйся, – встрял какой-то незнако-_мый смуглый парень со странным затаенным блеском темных, с прищуром, глаз, выговором и обликом смахивающий на местного. – Мы его разбудим, когда начнется что-нибудь интересное.

– Контрактник? – спросил его Кирилл.

– Нет. А ты?

– Тоже нет.

Они обменялись внимательными взглядами, и словно каждый прочел в глазах друг у друга родственное. Не сговариваясь, как по команде, протянули друг другу руки. Смуглый парень представился Алексеем.

– Откуда? – поинтересовался Кирилл.

– С Первомайского.

Грузовик тряхнуло на кочке. Денис приоткрыл один глаз и сонно пробормотал, все еще находясь во власти полусонных грез:

– У моей Машки скоро день рождения. Год.

– Дочке? – неожиданно оживился Сайд. – Это здорово. Хорошо, когда рождаются дети. Вот нас в семье трое, две сестры у меня, старшие. И у меня будет трое. Или четверо.

– *Жену пожалей, – фыркнул Макс.

– Не, – легко возразил Сайд. – Ничего ты не понимаешь…

Было более чем странно слышать от него такое. До сих пор если Сайд и говорил о женщинах, то исключительно на языке поручика Ржевского: «Вернусь, найду бабу, во-от с такими сиськами, и буду трахать день и ночь…» Что обычно вызывало общее веселье, ибо внешностью маленький, скуластый, узкоглазый татарин, мягко говоря, не вышел. Вот и тогда Макс принялся вовсю подтрунивать над ним, предполагая, что, если родятся девочки и будут похожи на отца, родителей ожидают большие проблемы с поиском женихов.

Слушая их беззлобную пикировку, я пытался думать об Ирке, но в памяти отчего-то возникали лишь цветастые, пахнущие «Ленором» простыни… И вдруг я впервые позавидовал Денису. Тому, чего я и мои сверстники страшились пуще сглазу, но единственному реальному, за что сейчас, когда мир вокруг грозился перевернуться вверх тормашками, возможно было зацепиться, тому, что давало возможность оторваться хоть на миг от этой тряской дороги в неизвестность, – родной крови, Семье.

А с другой стороны до моего уха долетал совершенно иной разговор.

– Нечего было нам вообще сюда соваться. Никогда. Жили они, как аборигены в Африке. По своим законам. Мы чужие для них, а они для нас. Так всегда было, и так будет. И нам их не понять и не переделать ни через сто лет, ни через двести… – Алексей стиснул челюсти, точно хотел раздавить невидимый орех и собирался добавить что-то, но рация Кирилла угрожающе зашипела.

Тот послушал и недовольно сморщился:

– Не нравится мне этот туман. И тишина не нравится.

– Что тебе передали?

– Разведка молчит.

– Хреново. – Алексей внутренне подобрался, раздувая ноздри, словно почуявший охотника зверь.

Откуда-то сверху донесся заунывный, похожий на комариное пение звук.

– Полетели, – махнул рукой Кирилл. – По нас бы не долбанули.

– Как это «по нас»? – из темных недр кузова тоненько подал голос Костик. – Мы же свои.

– Сверху фиг разглядишь, где свои, а где чужие, – равнодушно успокоил Алексей. – Да ты не дрейфь, малый. Я вот уже пятый год в состоянии войны и, как видишь, жив-здоров. И еще повоюю.

– Как «пятый»? Мы же после девяносто шестого не воевали…

– Так то вы, – усмехнулся Алексей, и в черных глазах его вновь загорелись недобрые огоньки. – А у меня здесь свои счеты…

Помню, мне тогда подумалось, что, по крайней мере, среди нас есть хоть один человек, который твердо знает, для чего он здесь и что ему делать… Только один…

– Значит, на войне побывал… – не то спрашивает, не то констатирует Сан Саныч.

Я молча киваю. Меньше всего мне хочется отвечать на очередную порцию дурацких вопросов. Но Сан Саныч ни о чем не спрашивает. Некоторое время чадит «примкой», а потом, глядя в пустой дверной проем, изрекает:

– Я тоже в свое время. В Венгрии… – Он помолчал, затем произнес: – Эх, парень, что ж за страна у нас такая, где так живых не любят… Ладно, Славик, – его плывущий взгляд ухватил остатки «Столичной» в тускло поблескивающем сосуде, – давай на посошок. За мир во всем мире.

Дежурство и впрямь прошло тихо и мирно.

– Ну, давай, напарник, до скорого. – Сан Саныч пожимает мне руку, и мы расходимся, каждый в свою сторону. Он топает к местному универсаму с дешевым винно-водочным отделом. Меня же засасывает гудящая, как «Шмель», пахнущая дымом воронка метро.

Ступаю на чертово колесо эскалатора. Стены рябят рекламными щитами, призывающими встретить грядущее тысячелетие в Англии, на Канарах или, на худой конец, прибарахлившись в только что открывшемся бутике, подушившись новым парфюмом от Диора, отужинать в модном французском ресторане…

А внизу, эхом отдаваясь от каменных стен, металлический голос объявляет:

«На прибывающий поезд посадки нет…»

11

Местное диско «Пещера», куда все же вытаскивает меня Ирка, переделано из бывшей подвальной котельной и вполне оправдывает свое название. Низкие потолки, тесный зал, тусклые стены, на которых сохранились как экстравагантное украшение солитеры толстых труб. Еще на подходе воздух насквозь пропитан клубами стелющегося сигаретного дыма, смешанного с едким запахом пота, духов и дезодорантов. Наверху, прямо над головой, мотается стеклянный шар, разбрызгивая снопики света по стенам и углам, где и гнездились поддатые парочки. Музыка лупит по барабанным перепонкам, вызывая страстное желание расколотить всю эту аппаратуру к чертовой матери.