Давай надеяться на лучшее - [62]

Все чаще я нахожу покой в обдумывании практической стороны дела. Оказалось, это помогает мне развеяться. Занимаясь этим, я меньше чувствую горе. Дела, которые раньше сводились к покупке продуктов или сдаче книг в библиотеку, сейчас все больше сводятся к планированию нашего будущего. Нашему с Иваном. Я думаю о нашей квартире и о том, что хочу уехать отсюда. По вечерам, лежа в постели, я ищу подходящие объекты на рынке обмена. Отвечаю на чужие объявления. Оттачиваю собственное. Думаю о том, насколько маленькая квартирка нужна нам с Иваном – однако чтобы там хватило места, когда он подрастет, когда начнет ходить, когда у него станет больше игрушек и книжек. Сможем ли мы жить в двухкомнатной? А в однушке?

Кроме того, в последнее время я все чаще находила утешение в том, чтобы прагматично рассматривать наши с тобой отношения. В каком-то смысле мне становится легче, когда я думаю, что они были обречены – еще до того, как ты умер. Я думаю, что мы, возможно, расстались бы, если бы продолжали жить вместе. Рано или поздно я все равно осталась бы одна с ребенком. Я думаю о том, что у нас плохо получалось делать друг друга счастливыми, что я плохо умела делать тебя счастливым, что я надоела бы тебе, и ты рано или поздно положил бы конец отношениям. Возможно, ты был бы счастливее с кем-нибудь другим. Я утешаю себя, говоря себе, что давно уже была одна – даже тогда, когда ты был жив, даже тогда, когда мы еще были вместе. На недолгий момент эта мысль дает мне утешение. И тут же ее сменяют другие, в которых нет ни капли утешения, сколько я ни ищу.

В такие минуты я думаю о тебе – о том, какой ты уникальный человек. Тогда я признаюсь сама себе, как плохо я умела это видеть в тебе, как даже пыталась задавить в тебе то, что делало тебя таким особенным. В такие минуты я думаю, что больше никогда не встречу такого человека, как ты, никто никогда не будет ко мне так добр. Никто не будет так безоговорочно любить меня. Никто никогда не даст мне такого чувства покоя. Никто и никогда не заменит мне тебя.

Я думаю о том, как влюбилась в тебя, но вскоре после этого начала жаловаться именно на те качества, за которые тебя полюбила. Думаю о том, как я постоянно пыталась изменить тебя. И что же я за личность, если меня привлекает человек с определенным набором качеств, с которыми я тут же начинаю бороться. Думаю обо всех тех случаях, когда я давила на газ, хотя ты хотел притормозить. Я не заслуживаю быть тем из нас, кто остался жить.

Я написала тебе письмо. Оно началось как набросок для церемонии, но когда я начала писать, то уже не могла остановиться. Я и не подозревала, что мне так много хочется тебе сказать, слова буквально полились на бумагу, и, пока я писала, в комнате почти физически ощущалось твое присутствие. Письмо получилось на четырех листах. Я пыталась описать тебя – каким ты был, когда мы повстречались в первый раз, пыталась осветить те твои черты, которые делали тебя таким удивительным и уникальным. Твою бескомпромиссность, твою прямоту, твое неумение смягчать и приукрашивать – то, что ты никогда не лгал. Твою преданность. Твою доброту. Твое спокойствие. Твое доверие.

Письмо получилось хвалебное, его невозможно было сделать по-другому – каждое твое качество, о котором я говорила, отбрасывало темную тень на меня, мою личность. Все твои прекрасные качества, которыми я не обладала, лишь подчеркивали мою неспособность дать тебе жить в гармонии. Я отредактировала, приглушила тон, прочла еще раз. Отложила в сторону, снова взяла в руки. Процесс написания письма растянулся на два дня. А потом я вдруг почувствовала, что оно окончено. Послала его мачехе и двоим нашим общим друзьям. Все трое позвонили мне в слезах, говоря, что я так прекрасно описала тебя. Под конец третьего дня я отослала письмо церемониймейстеру. Написала, что она может поступать с ним по своему усмотрению, но его необходимо дополнить словами твоих друзей и коллег.

Теперь все отослано, и церемониймейстер написала окончательный сценарий. Мне показали, и я одобрила отрывки из своего письма и писем твоих друзей, которые будут прочитаны. Наш общий друг разработал дизайн программок. Их я тоже одобрила. Мелодии отобраны, список отослан в часовню. Твой младший брат написал речь, которую намеревается произнести во время церемонии. Как у него на это хватит сил – понятия не имею. Церемониймейстер готова принять у него эстафету, если это потребуется. Она успокаивает мою тревогу, говорит, что все будет хорошо и красиво, что теперь осталось лишь отдыхать и ждать. Пусть пустота будет пустотою, а грусть грустью. Так звучит строка в одном из стихотворений, с которых начнется церемония, и они преследуют меня в течение двух последних дней, оставшихся до того момента, как мы похороним твой прах в самой большой часовне Лесного кладбища декабрьским утром 2014 года. Пусть пустота будет пустотой. И грусть, тоска. В ожидании света.

Октябрь 2014

Я стою на нашем новом балконе, разглядывая задний двор во всех его разнообразных оттенках серого, и размышляю, понравится ли Ивану эта крошечная площадка с двумя качелями и песочницей, когда мы познакомим его с ней. Возможно, это произойдет уже сегодня во второй половине дня. Здесь будет расти наш Иван, этот двор станет двором его детства. Как он будет вспоминать его, став постарше, – как несоразмерно большой? Будет ли он лазить по небольшой лесенке, качаться на качелях, играть в песочнице? Будет ли учиться ходить, играть в прятки, смотреть на поезда, пролетающие позади двора, научится ли игнорировать, насколько часто они там проходят и сколько шума создают? Найдет ли здесь себе друзей, станет ли подростком, стоящим вместе с приятелями, курящим тайком в одном из соседних дворов? Здесь ли состоится его первый поцелуй – или дальше от этого места, в центре города? От мыслей об Иване, который старше своих восьми месяцев, голова идет кругом. Это кажется отдаленным будущим, такое трудно себе представить, но я все же пытаюсь. Не могу придумать ничего лучше. Здесь мы будем жить. Здесь у нас жилая площадь больше, чем нам нужно, у нас на руках выгодный контракт и собственное парковочное место прямо под балконом.