Датчанин Ферн - [45]

На последнюю книгу «Прощай, Томас» откликнулся орган компартии Дании «Ланд ог фольк». В опубликованной на страницах газеты статье писатель оценивался как мастер диалога и естественной, будничной речи, сумевший в образе Томаса Нильсена, героя центральной пьесы сборника, создать типичный образ датчанина. Однако рецензент коммунистической «Ланд ог фольк», так же как другие критики, полагает, что, несмотря на успех в драматургии, главным жанром Пандуро остается роман. Главным же среди романов — «Датчанин Ферн» (как раз за него и была присуждена премия критиков).

В «Датчанине Ферне» писатель развивает свою основную тему, ясно наметившуюся в первом же его романе «К черту традиции». Но если там, чтобы разоблачить «традиции» и показать внутреннюю опустошенность, лицемерие внешне благополучного мира, автору понадобился семнадцатилетний бунтарь, подобный сэлинджеровскому Холдену Колфилду, то здесь решение той же задачи возложено на как бы заново родившегося человека.

Оба они — вступающий в жизнь юноша и зрелый муж, входящий в нее вторично, — обладают той «свежестью взгляда», из которой вырастает толстовский прием «остранения» и все его вариации. Искусство начинается со свежести взгляда. И оно испытывает в такой свежести особо острую потребность в периоды крупных общественных ломок, переоценок, кризисов. В эти периоды незамутненный детский взгляд или зоркость неожиданно прозревшего старца приобретают силу высшего гуманистического приговора. Оттого в самые разные фильмы, рассказы, пьесы сегодня так часто входят юноши и девушки, принявшие на свои хрупкие плечи обязанность мужественных героев и мудрых судей. Оттого сегодня на театральных подмостках, в романах и на экране не менее часто возникают стены сумасшедшего дома или образ чудаковатого, странного, а на поверку единственно нормального человека в окружающем его «безумном, безумном, безумном мире». Роман Пандуро представляет собой одну из нынешних датских вариаций на эту давнюю, но сейчас бурно обновляемую мировым искусством тему.

Некто внезапно очнулся в незнакомом ему мире. Вместо с ним мы разглядываем тахту с зеленым покрывалом и двумя подушками, желтой и красной; картину на стене небольшой комнаты, журнал на столике. Исследуем содержимое карманов: бумажник из черной кожи, фотографии женщин, визитные карточки, на которых имя и фамилия «Мартин Ферн».

Кто же он, Мартин Ферн?

Как Робинзон Крузо, совершает Некто свое путешествие по местам, куда его забросил случай. Но герой знаменитого романа овладевал прежде всего миром окружающих его вещей и явлений, тогда как «Ферну» предстоит робинзонада в обществе и трудный процесс познания сольется у него воедино с еще более сложным и мучительным — с самопознанием.

Важная стадия процесса — знакомство с теми, кто живет вместе с «Ферном». Душевнобольные и диабетики, сердечники и ревматики, подагрики и дистрофики — «полный парад недугов». Ближе всего «Ферн» сходится с темноволосым юношей, которого без конца рвет. Врачи не в состоянии понять и облегчить его загадочную болезнь. Рональд как будто воспринимает мир ртом. Он скорее «поглощает», чем видит, слышит действительность. Но желудок Рональда упрямо бунтует против всего, что ему навязывают. Он явно не принимает мира. Он как будто делает все возможное, чтобы освободиться от действительности, чтобы сам Рональд «освободился от Рональда», вырвался из своей оболочки, обрел свободу.

Быть может, однако, столь вольное толкование слишком близко нарочито-социальной символике. Быть может, писатель вовсе не собирался трактовать физические недуги людей как идейно-нравственные пороки общества? И меньше всего рассчитывал, что досужие критики начнут гадать: а вдруг дворец за решеткой, куда больные прибывают добровольно, но откуда не вырвешься, это и есть «Дания» — та почти символическая шекспировская держава, которой Гамлет вынес свой приговор: «Дания — тюрьма и превосходная», а вдруг Пандуро решил идти по стопам Томаса Манна, который в своей «Волшебной горе» создал лечебницу, ставшую образом и подобием больного мира…

Впрочем, зачем гадать. Устами своего героя автор пока лишь поставил вопрос: кто он такой, Мартин Ферн?

Красивый сорокалетний мужчина в элегантном костюме был до сего дня скорее заводной куклой, чем человеком. Он гулял по парку, повторяя один и тот же предписанный ему маршрут. По команде ел, спал, принимал ванну. Словом, был послушен.

Нынешнее воскресенье оказалось днем воскресения личности. Причем сначала пробудилась плоть, или, современнее, биологические функции организма. Некто вдруг разглядел ту, кого до сих пор никак не мог запомнить: он не может глаз отвести от загорелых ног, от бедер, груди Лизы Карлсен, голубоглазой блондинки в красном купальнике на желтом халате, расстеленном на зеленой траве.

Пробуждение духа шло труднее. Оно не могло свершиться в пределах дворца и железной ограды. Подобно героям доброго, старого семейно-воспитательного романа, скажем, филдинговскому Тому Джонсу или гётевскому Вильгельму Мейстеру, Некто, чтобы «воспитаться», должен был тоже покинуть тихую гавань огражденного малого мира и выйти в открытое житейское море. Вестником большого мира оказывается явившаяся оттуда на «мерседесе-219» жена… И снова плотское познание предшествует духовному…