Дать в море телеграмму - [3]

В дверь, наконец, постучали. Это пришел Старпом. Скуратов отметил, что тот навеселе, и сам Старпом сообщил, что виделся с другом по мореходке.

Не успел он раздеться, как стук повторился. Скуратова колыхнуло надеждой, но это была официантка с подносом в руках.

— Моя затея, — сказал Старпом. — Устроим с тобой мальчишник…

— Ты бы хоть выяснил, дома ли я, — сказал Скуратов.

— А я чувствовал. Понимаешь, иду по улице, думаю обо всем, и тебя вспомнил. Почему-то решил, что тебе тошно, и ты сидишь сейчас у себя один.

— Ну-ну, — растроганно произнес Скуратов, — ты угадал, спасибо, старик.

Они уселись за накрытый стол и сдвинули стаканы.

— Сегодня был дома, — сказал Старпом, поставив пустой стакан и не тронув закуски. — Был дома, — повторил Старпом. — Понимаешь, такая у меня дочка…

— У меня сын, — ответил Скуратов и потянулся за сигаретной пачкой.

— Дай и мне.

Старпом размял табак и щелкнул зажигалкой.

— Неделю дочку не видел, извелся весь… Нехорошо.

— Вернись обратно, — осторожно заметил Скуратов.

Старпом жадно затянулся дымом и принялся рассказывать. Говорил он сбивчиво, повторялся, заглядывал Скуратову в глаза, замолкал, ожидая одобрения или осуждения, но Скуратов не отвечал ему, да и что мог ответить Скуратов…

— Сам виноват, — сказал Старпом. — Жена ведь хорошая у меня. Только не понимаем друг друга, и потому вот живу в гостинице.

— И не плохо живешь, — бросил Скуратов.

— Ты про нее… Отличная баба. Любит меня, дурочка. Только мне непривычно такое.

«Мне тоже непривычно», — подумал Скуратов.

— Запутался, — сказал Старпом. — Надо уйти совсем, а не могу. Дочка… И вообще…

«А у меня сын», — подумал Скуратов.

— Старик, ты писатель, — сказал Старпом.

— Брось, сейчас я штурман…

— Ладно тебе, я серьезно… Слушай, выпиши мне рецепт, изготовь лекарство! Ведь лечишь же ты своих героев, когда им худо, и тогда они лезут от тоски на стену. А чем я хуже? Или не гожусь в герои?

— Годишься, — сказал Скуратов. — Я, действительно, лечу героев. Но метод у меня древний — кровопускание. Не всем оно приносит пользу. И в последнюю очередь — мне самому…

— Давай выпьем, — сказал Старпом. — Хотя вот это «лекарство» никому еще не помогло.

Он наполнил стаканы и поставил перед Скуратовым блюдце с печенью трески.

— Закуси, — сказал Старпом. — Печенка ее Величества Трески. Ты умеешь ловить треску, писатель?

— Ты пьян, Старпом. Я не хочу, чтоб напивались мои герои. Хватит того, что иногда это делает их автор.

— Уж не думаешь ли ты писать обо мне?

— Напишу. Напишу про тебя рассказ. Выдам еще один рецепт, но вряд ли кому поможет такое лекарство…

— Я больше не буду пьяным, — сказал Старпом. — Давай еще по одной… А в номере ждет она. Я начинаю ее бояться… И пить, наверное, не стану. Боюсь ее, Скуратов!

«Врешь ты, — подумал Скуратов. — И мне врешь, и ей, и себе. Ты не ее, себя боишься. И ты молодец, Старпом, хотя не берусь судить, что выше: любовь или долг…»

Скуратов не пошел провожать Старпома наверх, наверху могла оказаться она, и писателю не хотелось видеть ее в номере Старпома. Нет, вовсе не испытывал он ревности к новому другу, позови она Скуратова, и пошел бы с нею, забыв о предшественнике, забыв о всех предшественниках, много ли, мало ли их было — Скуратову решительно наплевать.

Они встретились на следующий день. Женщина пришла со Старпомом и пригласила к старшей сестре. Разумеется, Скуратов согласился, и был весь вечер весел, рассказывал компании анекдоты, пел песни, читал стихи, очаровывал гостей и хозяйку, а потом мирил Женщину и Старпома на кухне.

Тогда вот и сказал он им:

— Поскольку я ваш друг, то буду откровенным: не было бы тебя, Старпом, не упустил бы такой женщины.

Они рассмеялись, и Скуратов улыбнулся им. Что ж, пусть смеются. Не совсем удачная шутка, не больше, пусть так думают, пусть их…

И потянулись странные дни. Они встречались каждый день: Женщина, Скуратов и Молодой Поэт. Иногда Поэта отправляли спать, и тогда Скуратову было труднее. Труднее потому, что Старпом стал вдруг исчезать, оставляя их наедине.

Приближался день отхода старпомова судна. Дел у старшего штурмана было невпроворот, это понятно, но по вечерам старпомы, не стоящие вахту, всегда свободны. И зачастую бывало так, что не найдя Старпома, Женщина приходила к Скуратову, сидела у него часами, названивая по телефону в номер наверху.

Между Старпомом и Женщиной происходило непонятное. Скуратов пытался разобраться, но его они в свои дела не посвящали. Он ждал, чем окончится эта история, и ловил себя на чувстве удовлетворения, когда видел, как Старпом уже явно избегает Женщину.

«Чему радуешься? — говорил себе Скуратов. — Чтобы ты не думал, старик, она всегда останется Женщиной для Старпома».

Пришел день, когда они стали жаловаться Скуратову друг на друга. Скуратов выслушивал обе стороны, выговаривал Старпому, забросил, мол, Женщину, а ей говорил, скрывай свои чувства, девочка. Неумолимо приближался день отхода, Старпом исчезал все чаще и чаще, а Женщина уже плакала в номере Скуратова, и ему пришлось стать свидетелем бурного объяснения со слезами, упреками и всем тем, что подрезает корни настоящего чувства.

— Раз Старпом не хочет, не навязывайся, будь гордой, — сказал ей Скуратов однажды.