Дара - [2]

В отличие от его дома, где царили чистота и порядок, моя лачуга больше напоминала свинарник, чем человеческое жилье. Иначе и быть не могло. В единственной комнате нашей хижины ели и спали наша мать — вдова и мы — шестеро ее детей. В зимние месяцы, когда для защиты от пронизывающего ледяного ветра дверь бывала закрыта, зловоние становилось невыносимым — ведь кроме детей, которые, свернувшись калачиком, жались к торфяному пламени очага, в комнату набивались и куры, сидевшие на своих насестах, и утки, ютившиеся на земляном полу, и теленок, привязанный к ножке кровати. Когда мой отец был жив, было еще хуже. Жуткое брехло и забияка, со всеми нами, включая маму, он обращался крайне жестоко; а когда бывал дома, все время проводил, валяясь в пьяном отупении на нашей единственной кровати.

Хотя я и находилась постоянно в обществе своих братьев и сестер, я всегда была одиноким ребенком, избегала всего, что происходило вокруг, и скрывалась в мире собственного воображения — в мире, где Джон Брюс был моим героем и моим любовником.

Однажды страсть, которую я столько лет лелеяла втайне, вырвалась наружу. Это случилось в ночь святой Мхейлии — во время пира по случаю Праздника урожая, который происходил в здании школы, примыкавшем к святому Луке — маленькой одинокой церквушке на обочине Королевского Пути, дороги, которой в былые времена пользовались короли-викинги. В ту ночь меня выбрали Королевой Праздника Урожая. Коронованная венком из колосьев и роз, я после совершения праздничных обрядов благосклонно приняла Дитя урожая — последний сноп колосьев этого года, наряженный в детскую крестильную рубашку. По праву Королевы я открывала танцы джигой с Джоном Брюсом.

Когда он вел меня в танце, крепко прижимая к себе, я готова была сойти с ума от наслаждения, близость его тела доводила меня до высшей степени возбуждения. Да и он смотрел на меня так, что было ясно — он находит меня привлекательной.

Через какое-то время Джон Брюс вышел из школьного зала подышать свежим воздухом и спокойно покурить трубку. Я заметила, как он выходил, выскочила через заднюю дверь и, увидев, как он стоит, опершись на каменную ограду, очертя голову бросилась к нему. Подбежав, я обвила руками его шею, прижалась к нему, пытаясь слиться с его телом, и стала целовать его со всем пылом долго сдерживаемой страсти. Прошло несколько мгновений, прежде чем он понял, кто с таким жаром целует его полные губы.

— Дара! — возмутился он, пытаясь оттолкнуть меня, — ты еще слишком молода, чтобы так себя вести! — Но я повисла на его шее, твердо решив, что отдам свою невинность только тому, кого я люблю.

Я извивалась и терлась об него и, наконец, прижавшись животом к его паху, почувствовала, что он сдается в моих объятиях, а когда его крупные, мускулистые ладони проникли под мою юбку и охватили обнаженные ягодицы, я поняла, что он возьмет то, что я так страстно ему предлагаю. Его дыхание стало прерывистым. Чтобы воодушевить его еще больше, я покрепче прижалась к нему и завиляла бедрами. Он издал протяжный стон, похожий на крик о помощи.

Он перенес меня через ограду, опустил на луговую траву и поспешно последовал за мной. Я бросилась на него, покрывая его поцелуями. Когда я начала расстегивать его брюки, он предпринял слабую попытку отстранить меня, но как только его член, пульсирующий от напора горячей крови, вырвался на свободу, его сопротивление пало. Он гордо распрямился, когда я обхватила его тонкими, нежными пальцами. Повинуясь какому-то инстинкту, мои руки исследовали и ласкали нежную плоть. Крепко обхватив его ствол, я направила головку в свои жадные губы. Пытаясь оторваться от меня, он поскользнулся и упал на влажную траву, но я не отступила и быстро легла на него. Глубоко дыша, он немного приподнял меня над собой и направил в меня головку своего члена. Когда он вторгся в мое лоно, заполнив его собой без остатка, я с трудом сдержала крик боли, который готов был сорваться с моих губ. Когда нежная плоть моего влагалища сдалась и освободила дорогу напору его орудия, я передвинула ягодицы и раздвинула бедра, чтобы устроиться поудобнее — совсем как курица, сидящая на яйцах.

Я уселась, как мне было удобно, но, не обладая опытом в делах такого рода, не знала, что мне делать дальше. Но тут его сильные пальцы, глубоко вонзившись в мою плоть, с усилием подтянули меня вперед и принялись толкать вверх-вниз. Вдруг он издал такой душераздирающий крик, что я испугалась, что чем-то причинила ему боль.

— С вами все в порядке, мистер Брюс? — озабоченно спросила я Джона, который лежал, откинувшись на спину и глотая воздух. Не получив ответа, я обеспокоилась еще больше. — Я сделала вам больно? — шепотом спросила я и попыталась встать на ноги, но он с силой опустил меня и закинул ноги мне на спину. Я поняла, что не причинила ему вреда и что его крик был вызван не страданием, а сильнейшим наслаждением.

Положив руки мне на бедра, он мягкими, ритмичными движениями раздвинул мои колени и постарался еще глубже проникнуть своим копьем. Я была счастлива, что сумела его удовлетворить, и принялась извиваться и вращать бедрами, помогая его толчкам. Когда он еще раз вонзил пальцы в мой зад и глубокий стон содрогнул его тело, я испытала гордость и невинное довольство собой.