Дар Дерзкий - [22]

– Вот эти, толстые обрубки без колес – они называют их «петля звезды», они только для полетов в западном направлении. А рядом, вот эти тонкие, с тремя крыльями – это «капли времени», они могут сами ходить и прыгать.

– Прыгать? А вон те, что ближе к началу? – Дар показал на большие «треуголки».

Корн качнул плечами, подошел к реццам. Через пару минут вернулся.

– Сказали, что это «планцеры». То, что у них главное – отсюда не видно.

– Главное? В смысле?

– Функционал. Сказали, что это под брюхом…

– А что там?

Корнвэлл снова качнул плечами, теряя интерес. И немудрено. Слишком много тут было дивных всячин.

У подобия танков Дар приостановился, цокая языком и пристально разглядывая плавные обводы корпусов боевых машин. Почему он решил, что это именно танки, сам бы не смог ответить. Видимо, из-за округлых сглаженных форм. Ну, еще из-за башен: правда, вместо одной тут было целых три. Вот чего не было – так это стволов. Только треугольные выемки с наворотами. Никаких внешних видимых стрелялок. Танков было множество – танки, как капля, острием вперед, на которых вообще ничего не было снаружи, танки, как овальные плюхи, с массой надстроек и подобием внешних пультов, танки-катамараны, с батареями трубок в посередье… Затем его внимание привлекла странная машина, что слегка напоминала движущуюся установку, в том смысле, что нижняя половина была отделена, скорее всего для движения по поверхности. Это, скажем, можно назвать «полутанк»… И сразу за ним заметил какой-то здоровенный велосипед. То есть, два колеса и перекладина, только там, где сидят – толстая, вроде металлическая, сигара и два открытых сиденья по бокам от нее.

– Смотри, велосипед! – обрадовался Корнвэлл, тоже замечая устройство.

Манола его услышал, повернулся. Его брови взлетели наверх. Дар усмехнулся, предчувствуя, как ксенологи будут на такой чудесной основе строить доказательства и проводить параллели развития людей и реццов, основываясь на механике и строении велосипедов… Манола запищал что-то реццам, те начали отвечать, богато жестикулируя. Корнвэлл зачарованно пошел к «велосипеду». К нему тут же подбежал рецц, с криком, который уже часто повторялся сегодня. Дар его начал запоминать. По звуку это было среднее между «зыть» или «шись». Хотя, может быть, это были разные слова?

Корнвэлл отдернул руки, но в ответ тут же задал реццу несколько вопросов. Тот успокоился, начал говорить.

У Дара возникло сомнение, гражданский это агрегат, или все же военный. Сидушки тут были наружные и полностью открытые. Так что, если военный, это предполагало наличие какой-то неслабой системы защитных полей, интересно, каких?

– Это – называется «орцацорр», – переводил Корнвэлл. – Система «оказывания».

– Оказывания? – переспросил Дар. – Оказывания чего?

– Откуда мне знать?

– Спроси его: выстрел оказывается где надо или велосипед оказывается где надо?

Корнвэлл снова заговорил с мохнатышем, но тот не стал отвечать.

– Не знаю, молчит рецц, – огорчился Корнвэлл. – Большая тайна, видно. А красивая машинка.

Он детально поводил шляпой со всех сторон возле «велосипеда».

– Какая еще тайна, – усмехнулся Дар, – Он просто сам не знает. Даю руку на отсечение – эти парни знают только названия агрегатов.

– Думаешь?

– А то. Скажи лучше что такое «зыть»? – он постарался изобразить голосом писк рецца.

– «Нельзя», – ответил Корн, – и одновременно «опусти глаза»…

– Ничего себе, – удивился Дар.

– Ну да, у них все так. За каждым звуком два, а то и три смысла. Только Манола, кажется, может понимать почти все…

Они отошли от двухколесных «орцацорров». Дар увлеченно осматривал то один, то другой механизм. То, что тут собраны только военные машинки, у него больше не вызывало никаких сомнений. И то, что их пустили все это осмотреть, говорило главным образом не за доверие людям, а совсем наоборот. Малыши начали их серьезно опасаться, припугивали своими старыми развалинами.

Но было и другое чувство. От всего этого дышало явственной, тяжелой, пробирающей до костей древностью.

Ничего тут не было поддельным или случайным. Словно сам дух Истории сочился с этих странных форм и сочленений древней техники. Дар почувствовал как у него, несмотря на жару, холодок прошел по позвоночнику. Все это когда-то действовало, ездило, стреляло… В неизмеримой дали времени существа также бились друг с другом. За эти планеты, источники энергии или редкие артефакты. Они все еще были здесь – эти планеты и звезды, и «секторы ответственности» стали бессмысленны, когда исчезли расы, боровшиеся тут за свое влияние… Зато остались эти железки, созданные умом тех, ушедших, боровшихся… И пришли новые расы, снова прокладывающие на своих новых картах новые «секторы ответственности»… Дара пронизало насквозь ощущением бессмысленности – даже не борьбы, войны или противостояния – ощущением быссмысленности самой жизни. Глупо рождавшейся жизни, охраняющей собственные ареалы от конкурентов, и все же умирающей, высыхающей сама собой. Миллионолетная история стояла тут и вопрошала: Зачем?! Зачем вам эти страшные железки все более сложного уничтожения другой жизни? Что оставили вы после себя? Зачем вы были?