Дантон - [19]

и поступила на содержание к немецкому барону. Другая вышла замуж за Шабо, бывшего капуцина (смех усиливается), нынешнего депутата Конвента. Вы объединились с авантюристами такого же темного происхождения, как и вы, — Дидрихсеном, уроженцем Гольштинии, служащим венского банка, Гусманом, будто бы испанцем, который одно время выдавал себя за немецкого барона, и бывшим аббатом д'Эспаньяком, поставщиком армии. Сообщничество некоторых подкупленных вами депутатов способствовало успеху ваших махинаций. Шабо являлся посредником между вами и своими коллегами. Он сам себя оценил в сто пятьдесят тысяч ливров. (В публике раздаются выкрики.) Он взялся передать от вас сто тысяч Фабру д'Эглантину.

Девушка(показывая на Фабра). Вон он, сидит в кресле!

Председатель. За эту цену Фабр подделал декрет Конвента о ликвидации Ост-Индской компании. Передаю оригинал документа присяжным.

Народ. Дантон зажимает себе нос.

— Ему, видите ли, противно.

Давид. Он корчится от злобы и страха.

Народ. Ну и пасть же у него!

— Браво, Дантон!

Три женщины. Ты думаешь, его засудят?

— Когда еще до него доберутся!

— Мне некогда ждать!

Вадье(приотворив дверное оконце, делает знак генералу Анрио, который стоит у двери). Все идет гладко, Анрио?

Анрио(тихо). Все как надо.

Вадье(указывая на Фукье и членов трибунала). Не оплошают?

Анрио(тихо). Не бойся. Я слежу.

Вадье. Ладно. Ты не смущайся: если обвинитель начнет сдавать, арестуй его. (Захлопывает оконце.)

Эро(обводя глазами народ). Как смотрит на нас народ!

Дантон(в глубине души ему стыдно, но он старается казаться веселым). Народ не привык видеть мою рожу на позорной скамье, — это необычное зрелище. Ярмарочные фокусники подменили Дантона. Ха-ха! Вот потеха!

Давид(достает из кармана записную книжку). Дай-ка я зарисую его морду. (Рисует Дантона.)

Дантон. Погляди на Давида, вон он: высунул язык, от злости истекает слюной, как бешеная собака.

Давид. Хочу, чтобы наши потомки катались от хохота при виде этой обезьяньей рожи.

Дантон. А, черт! Да подтянись же ты, Демулен! Будет тебе в самом деле, сядь прямее! На нас смотрит народ.

Камилл. Ах, Дантон, я уж больше не увижу Люсиль!

Дантон. Не беспокойся, нынче же ночью будешь с ней спать!

Камилл. Спаси меня, Дантон, вызволи меня отсюда. Я не знаю, что мне делать, я не сумею защититься.

Дантон. Ты хуже всякой девчонки. Держись твердо! Подумай, ведь мы творим историю.

Камилл. Ах, какое мне дело до истории!

Молодой писец(ущипнув девушку, поет на мотив популярной в то время песенки).

Станцуем, светик мой, с тобою...

Девушка(дает ему затрещину). Ты у меня смотри, нахал!

Писец(продолжает напевать).

Мне молвила, давая руку...

Дантон. Если хочешь снова быть с Люсилью, то не сиди с видом преступника, подавленного обрушившейся на него законной карой. Что ты там увидал?

Камилл. Смотри, Дантон, вон там...

Дантон. Что такое? Что ты мне показываешь?

Камилл. Около окна, этот юноша...

Дантон. Вон тот нахальный малый, по виду судейский писец, у которого прядь волос падает на глаза, тот, что щиплет девчонку?

Камилл. Так, ничего, что-то вроде галлюцинации. Мне представилось... мне представилось, что это я...

Дантон. Ты?

Камилл. Я вдруг увидел себя на его месте, будто это я слежу за процессом жирондистов, моих жертв. Ах, Дантон!

Во время этой сцены присяжные изучают документы, якобы подделанные Фабром.

Председатель. Фабр, вы продолжаете отрицать свою вину?

Народ разговаривает только во время пауз, а затем тотчас же умолкает и шикает на тех, кто продолжает болтать.

Фабр д'Эглантин(с усталым видом, насмешливо и очень спокойно). Вторично давать показания я считаю бессмысленным — вы все равно не станете меня слушать, ваш приговор предрешен. Я только что доказал, что в исправном тексте составленного мною декрета кто-то по злому умыслу сделал вставки и вымарки, искажающие его смысл. Это станет ясно всякому, кто взглянет на дело беспристрастно. Но здесь это невозможно — я знаю, что осужден заранее. Я имел несчастье не понравиться Робеспьеру, и вы спешите уврачевать его задетое самолюбие. Моя жизнь кончена. Ну что ж! Я слишком утомлен и измучен жизнью, чтобы пытаться спасти ее, — это мне не по силам.

Фукье. Ты оскорбляешь правосудие и клевещешь на Робеспьера. В продажности тебя обвиняет не Робеспьер, а Камбон. В причастности к заговору тебя обвиняет не Робеспьер, а Билло-Варенн. Твоя страсть к интригам общеизвестна. Это она заставляет тебя вступать в гнусные заговоры и сочинять гнусные комедии.

Фабр. Постой! Ne sutor ultra crepidam...[8] Господа завсегдатаи партера! Беру вас в свидетели: разве мои комедии не доставляли вам удовольствия? (В публике смех.) Фукье может добиться того, чтобы свалилась моя голова, но он не может провалить моего «Филинта».

В публике смех.

Кто-то в задних рядах. Что? Что он сказал?

Фукье. Подстрекаемый нездоровым любопытством, ты смотрел на Национальное собрание как на подобие театра, где можно разглядеть тайные пружины человеческой души, для того чтобы потом привести их в действие. Ты пользовался всеми пружинами: честолюбием одних, леностью других, мнительностью, завистью, — ты не брезговал решительно ничем. Благодаря этой своей беззастенчивой ловкости ты создал целую систему контрреволюции — потому ли, что твоя заносчивость и твой неуживчивый нрав находят себе удовлетворение в том, чтобы ниспровергать установленный порядок, из какого-то злостного пренебрежения к человеческому разуму, или, вернее, потому, что твой явный аристократизм и твоя алчность уже давно разжигались Питтом, который подкупал тебя для того, чтобы ты вредил Республике.