Данте. Преступление света - [73]
Аккуратно складывая вместе страницы, Данте попытался проникнуть в суть написанного на них, но старец вырвал свою рукопись из рук поэта настолько поспешно, словно тот был прокаженным.
Пораженный поведением Марчелло, поэт спросил его:
— Вы действительно верите в то, что какая-то неведомая сила предопределяет даже наши простейшие поступки вопреки свободе, дарованной нам Творцом?
— Мы не свободнее желудя, беспрепятственно становящегося лишь дубом. Ведь только наши лживые чувства вынуждают нас видеть перемены в вещах неизменных от века.
— Из ваших рассуждений вытекает, что иллюзорно даже движение тел, — возразил Данте. — А ведь доказательства истинности движения кишат на каждом шагу. И не на движении ли небесных тел основывается ваша наука? Разве Солнце не встает каждый день? Разве Луна не совершает каждый месяц одни и те же движения? Ну хорошо, пусть эти тела неподвижны. Но подвижен же их свет, достигающий нас на Земле!
— Нет! Свет — отнюдь не движущиеся лучи, как утверждает язычник Аль-Кинди![50] Свет неподвижен, как и звезды, созданные в первый день творения!
— Если звезды неподвижны, то на них всегда было начертано и возвышение Вавилона, и падение Трои, и основание Рима, и пришествие Святого Петра. Значит, они предсказали и вторую империю, и великого Фридриха, и все события сегодняшнего вечера. И эту нашу с вами встречу…
— А почему вы думаете, что это не так? Если бы…
— Вы богохульствуете, Марчелло! Адам был создан свободным выбирать между добром и злом. В ином случае Господь ввел бы во искушение нашего прародителя лишь для того, чтобы наблюдать за его грехопадением, исход которого предрешен!
— Так смотрите же сюда! — воскликнул старец и начал чертить на пергаменте квадрат. — Сейчас я расскажу вам о вашей жизни и о том, что ждет вас в будущем, хотя вам это может оказаться и не совсем приятно.
Постепенно квадрат превратился в сетку. Марчелло изобразил ряд планет и начертал их обозначения. Рисовал он по памяти, не прибегая к расчетам.
У старца наверняка была феноменальная память, а то как бы он запомнил положение всех небесных тел на эклиптике! Или же Марчелло уже в тайне чертил эту схему и сейчас просто воспроизводил результаты уже проделанного труда…
Прежде чем поэт успел пуститься в расспросы, Марчелло закончил свою работу.
— Вот знаки вашего пребывания на Земле, мессир Алигьери. Яркое Солнце в созвездии Близнецов — эта последняя вспышка переменчивой весны — управляет вашими противоречивыми и неукротимыми желаниями в сочетании с непостоянным Меркурием — покровителем вашей науки, ворующей знания у древних и такой же тщеславной, как истинные авторы украденных текстов. Венера, поднявшаяся в созвездии Рака, наделила вас ненасытным сладострастием. Красный Марс в созвездии Льва сделал вас свирепым, а…
— Вижу, вы неплохо осведомлены о моей жизни, — презрительно перебил Данте. — И все же многие во Флоренции описали бы ее точнее.
— Но никто не расскажет вам о том, что ждет вас впереди!
Поэт хотел было взять пергамент, но старец властным жестом прижал его к столу.
— Вами правит число девять. То же число, что решило участь Фридриха, умершего перед девятой двуликой тенью!
Данте не вполне понял, о чем идет речь, но Марчелло не дал ему открыть рот.
— Когда вам было девять лет от роду, на вас нашло первое озарение. В восемнадцать лет вы впервые возжелали женщину. В тридцать шесть вы познаете отчаяние и горечь изгнания. Вы умрете далеко на чужбине, страшной смертью совсем одинокого человека. Такова ваша судьба.
Данте выслушал этот приговор, стиснув зубы и стараясь не дать воли злости, переполнявшей его пополам с удивлением.
— А ваша смерть, Марчелло? — спросил он насмешливым тоном. — Какой будет она? Или вы читаете лишь чужое будущее?
— Моя смерть тоже давным-давно предопределена. Она настигнет меня в известном мне месте и в известный мне час, определенные положением звезд. Я умру в воде по велению созвездия Рыб. Как и все люди, я вышел из влаги. В нее я и вернусь.
Данте молча взял свой гороскоп и сжал его в пальцах с такой силой, словно пушил собственную участь.
Данте ждал уже больше часа. Время от времени кто-то поблизости громко кричал — больной, метавшийся в муках, или одержимый, истязаемый демонами. Не в силах больше стоять, поэт опустился на корточки у стены. От духоты и усталости у него потемнело в глазах, а голова слегка кружилась, предвещая обморок или сон, державшиеся, однако, в стороне от измученного тела Данте, потому что его ум не желал полностью засыпать.
Провалившись на несколько мгновений в полубессознательное состояние, поэт встрепенулся и навострил уши, услышав в отдалении приближавшиеся легкие шаги. Потом в начале улочки появилась чья-то тень. Данте насторожился, собрался с силами, встал, вжался в стену и замер. Стиснув рукоять кинжала, он приготовился дать отпор незнакомцу, окажись тот не тем, кого ждал поэт.
Перед Данте возникла фигура, полностью завернутая в плащ из легкого сукна, закрывавший незнакомцу и нижнюю часть лица. На голове у этого человека была крестьянская плетеная соломенная шляпа, надвинутая почти на самые глаза.
