Данные достоверны - [3]

Я выстроил людей и повел в тыл... Да. нехорошо получилось там, под Белёво. Наверное, поэтому и вызывал меня Чекмазов. И конечно, его вызов не радовал.

* * *

Полковник Чекмазов, невысокий, худощавый, загорелый, стоял за столом, сбитым из выструганных сосновых досок.

Выслушал доклад, протянул жесткую ладонь:

— Садись!

Мы знали друг друга не первый день; я был моложе, и в отношении Чекмазова ко мне всегда сквозило нечто похожее на отношение отца к сыну или учителя к ученику.

Я сел на табурет.

— Догадываешься, зачем вызвал? — спросил Чекмазов.

— Догадываюсь. Насчет прошлой операции.

Щурясь, Чекмазов провел рукой по волосам:

— Значит, не догадываешься.

В его голосе слышалось странное удовлетворение. Впрочем, Чекмазов тут же помрачнел, придвинул ко мне лежавший на столе лист бумаги:

— Читай. Тебя вызывают в Москву.

Я переводил растерянный взгляд с Чекмазова на бумагу, с бумаги — на Чекмазова.

— Читай, читай.

Я взял придвинутый лист.

Это и в самом деле был вызов. Наркомат обороны требовал откомандировать капитана Черного И. Н. В свое распоряжение.

— Просили подобрать офицеров и рекомендовать

[9]

Центру для работы. Военный совет фронта назвал и твою фамилию... Вот, стало быть... Ну а как ты лично относишься к вызову?

— Как я могу относиться, товарищ полковник? Ваше дело решать — отпустить меня или нет.

— Хитер! — насмешливо сказал Чекмазов. — Дело-то это мое, конечно... Да ведь ты перед войной спецподготовку проходил...

— Так, но...

— Вот тебе и «но»! — сказал Чекмазов и, придвинув к себе вызов, снова сердито уставился в бумагу.

— Кто у тебя сейчас заместителем? — отрывисто спросил он.

— Старший лейтенант Хализов.

— Ему и передашь отряд.

— Есть передать отряд старшему лейтенанту Хализову... Когда выезжать, товарищ полковник?

— Сегодня и выезжать, — сказал Чекмазов. — Сейчас распоряжусь, приготовят документы... Сиди, сиди. Чайком побалую напоследок. Заодно расскажешь, как вы там, под Белёво, отличились...

К концу моего рассказа вошел адъютант, доложил, что документы готовы.

Чекмазов размашисто подписал командировочное удостоверение.

— Не скажете, когда ночной поезд на Москву? — обратился я к адъютанту.

Адъютант не успел припомнить.

— Какой там поезд? — вмешался Чекмазов. — Мою «эмку» возьмешь. Быстрей и надежней.

— Неудобно, товарищ полковник... Вы-то как же останетесь?

— Дают — бери, — сказал Чекмазов. — Только машину сразу обратно!

— Слушаюсь!

Чекмазов поднялся, протянул мне командировочное удостоверение: — Ну, Ваня... Успехов тебе на новом месте.

— Спасибо, товарищ полковник. Счастливо вам оставаться.

— Приветы знакомым передашь.

— Обязательно!

— А самый низкий поклон — Москве! И пиши, слышишь?

[10]

— Непременно напишу, товарищ полковник!

Чекмазов провел рукой по волосам.

— Добавь: если смогу.

Мы оба улыбнулись.

— Ладно, — сказал Чекмазов, — вздыхать нашему брату не положено, да и времени нет. Поезжай.

И крепко пожал мне руку.

Демченко, увидев чекмазовскую «эмку» и узнав, что я срочно уезжаю, расстроился.

— И не весь отряд в сборе, — говорил он, собирая вещи, — и поесть-то вы толком не поели, и вообще...

Я обнял ординарца. Попросил Хализова построить бойцов, находившихся на месте. Простился с ними. И еще не успело зайти огромное багровое солнце, уже трясся в видавшей виды «эмке» по разбитому шоссе на северо-восток — к Москве.

«Зачем же все-таки вызывают? — в который раз спрашивал я самого себя, глядя на розоватый от заходящего солнца, выщербленный, порченный воронками асфальт, на обгрызенный бомбежками лес вдоль дороги, на встречные машины. — Зачем?..»

2

Я не был в Москве с 27 июня 1941 года, с того самого дня, как меня и еще нескольких слушателей академии имени Фрунзе направили в группу полковника Свирина и самолетом забросили в Могилев, в штаб Западного фронта.

Предполагалось, что мы летим в командировку. «Командировка» затянулась на целый год...

Чего только я не делал, чего не повидал и не пережил за этот год, первый год войны!

Началось с Рогачева. Тут, вблизи линии фронта, с помощью секретаря Рогачевского районного комитета партии товарища Свердлова и под руководством капитана Азарова начал подбирать, готовить и перебрасывать в тыл врага первые разведгруппы. Отсюда послал первую информацию штабу фронта. Первый раз сходил в тыл врага сам.

Потом — Центральный фронт. Мне поручили доложить о проделанной работе первому секретарю ЦК КП(б) Бе-

[11]

лоруссии, члену Военного совета Центрального фронта товарищу Пономаренко. Я нашел его в разбитом городке, в огромном, пустынном и гулком здании старинного костела, превращенного на несколько дней в подобие штаба.

Своды костела терялись в зыбком сумраке. Пахло камнем. И казалось, прошла вечность, прежде чем я дошагал до стола, возле которого сидел усталый, сутулый от недосыпа Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко.

Он выслушал меня, не прерывая. Его интересовала обстановка.

Голос у Пономаренко оказался высоким, неожиданно звонким.

Мне думалось, что такой усталый человек должен говорить медленно, глуховато, и я подивился такой звонкости...

После этой встречи я выехал в 63-й стрелковый корпус.

Командовал им комкор Петровский.

Все называли Петровского за глаза генерал-лейтенантом, но этого звания ему еще не успели присвоить, и официально он подписывался так, как привык подписываться: комкор.