Даниил Андреев - Рыцарь Розы - [86]
Эпилог
Что же дальше? Конечно же, хотелось бы вновь (У сказать, как принято в таких случаях, шли годы… Но, увы, они не шли, эти бурные девяностые (какое там!), а проносились мутными грозовыми потоками, пенились, кружились, выворачивали комья грязи, вспучивались гигантскими маслянистыми пузырями и лопались, рассыпаясь сотнями жгучих, едких, соленых брызг: не спрячешься, не увернешься.
В жизни многое ломалось, рушилось, менялось, перелицовывалось. За занавесом балаганчика, в который нас зазвали, скрывался большой обман (Большой Обман!) и шел большой дележ, а на сцену выскакивали опереточные плясуны, лицедействовали, ломались и кривлялись…
Но я все равно встречался с Аллой Александровной. Подарил ей номер журнала с моей повестью — эссе о Данииле Леонидовиче (там рассказывалось и о ней), мы вместе были на открытии мемориальной доски, посвященной ему. Да, доски на том самом здании Литературного института, где некогда находились Высшие литературные курсы: «Даниил Андреев учился в этом здании в 20–е гг. XX в.». Чуть склоненная голова, тонкие пальцы, охватывающие высокий лоб. Увековечен!
А главное, вышло собрание его сочинений. Господи, мог ли он мечтать! Он, не увидевший напечатанной ни строчки! И вот — собрание…
Помню, как я отправился за ним в Малый Злато- устинский переулок, в книжную лавку, и наконец заполучил, раскрыл, перелистал и понял, какое случилось чудо: теперь можно прочесть всего Андреева. Да, всего, всего — от корки до корки! То, что пряталось, отнималось, уничтожалось при тюремных шмонах, вновь восстанавливалось, переписывалось, тайком передавалось жене на свиданиях, — вот оно здесь, в четырех толстых книгах. Не истлело, не сгинуло, не исчезло. Иные‑то издавались многотомьем, огромными тиражами, а где они? Нет их, а неизданный Даниил Андреев — есть.
И стало ясно, какого масштаба это поэт, какой им пройден путь, сколь разнообразен, неслыханно нов созданный им образный мир и какое место он занимает в русской литературе — рядом с Андреем Белым, Брюсовым, Гумилевым.
Рядом и в то же время вовне всякого ряда, не совпадающий ни с кем неслыханной, небывалой новизной своей поэтической мифологии…
Словом, девяностые многое принесли, многим одарили, но и унесли не меньше. Самое печальное, стали уходить люди — те, кто знал и помнил Даниила Леонидовича. Умерли Виктор Михайлович Василенко, Ирина Леонидовна Миндовская, Ирина Владимировна Вогау, Вадим Андреевич Сафонов (ему было почти сто лет). Умерли многие другие… Лишь с Борисом Чуковым я продолжал перезваниваться и встречаться, записывал его рассказы, расспрашивал, уточнял. От него услышал и о трагической смерти Романа Гудзенко, оставившего замечательные воспоминания о Данииле Леонидовиче.
И вот совсем недавно настигла ошеломляющая новость: в своей квартире, где я столько раз бывал, сгорела заживо Алла Александровна Андреева. Сгорела ночью, старенькая (недавно исполнилось девяносто), совсем слепая, но не беспомощная и еще полная сил: приноровилась к своему положению, освоилась, хоть и на ощупь, но прекрасно управлялась по хозяйству.
И это не спасло: звала на помощь, пыталась вырваться — не успели.
А я‑то последнее время все думал позвонить, расспросить, еще раз встретиться — и тоже не успел, не судьба…
Едва лишь я обо всем узнал, мне сразу вспомнилось из ее книги, из лагерных воспоминаний: «Однажды дверь библиотеки, где я тогда работала, загорелась. Ватная обшивка сгорела, но ни дверь, ни библиотека не пострадали. Было ясно: ее подожгли, причем под утро, пожарница по распоряжению Родионова (оперуполномоченный в лагере, предлагавший давать сведения. — Л. Б.)».
И вот он все‑таки настиг ее, этот огонь…
Аллу Александровну похоронили на Новодевичьем кладбище, в одной могиле с мужем: добились разрешения от московских властей. И мне, странствующему энтузиасту, осталось совершить последнее путешествие — нет, не к могиле: это была бы точка, а мне хотелось многоточия. Даниил Аеонидович и Алла Александровна венчались в церкви Ризополо- жения неподалеку от Донского монастыря, и в этой же церкви, в приделе святой Екатерины, его отпевали, стоял гроб. Вот куда я должен поехать — проститься не с прахом, а с душой, витавшей, реявшей под этими сводами перед тем, как отправиться в иные миры.
Но как поехать? Не на такси же… Я вспомнил, что в детстве домашний учитель Даниила в награду за послушание возил его каждый раз новым трамвайным маршрутом по Москве. О, милые сердцу трамваи с кондуктором и вагоновожатым! От Чистых прудов к Донскому монастырю ведет один из самых изумительных трамвайных маршрутов — тридцать девятый — мимо Кремля, через Замоскворечье, Зацепу, мимо Данилова монастыря, по Серпуховскому Валу…
И в сентябрьский день я собрался и поехал. Дождался тридцать девятого на остановке, устроился у окна, и вот Чистопрудный бульвар сменился Покровским, а там и Кремль с моста открылся под низким пасмурным, с лиловым отливом, небом (солнце едва сквозило). За Кремлем потянулось Замоскворечье: Пятницкая, Новокузнецкая… У Донского монастыря я вышел и, свернув на Шаболовку, долго разыскивал, высматривал церковь Ризоположения, пока у Живоначальной Троицы мне не подсказали, что надо с Шаболовки‑то свернуть на Донскую…
Ду Фу (712-770) - величайший поэт Китая. Судьба поставила его в самый центр исторических событий: Ду Фу пришлось быть свидетелем народных войн и дворцовых переворотов, взлетов и падений его страны. Патриотическую лирику Ду Фу называли "поэтической историей" эпохи, в то же время Ду Фу - мастер пейзажной лирики, а также многих других жанров китайской поэзии. В книге рассказывается о жизненном пути поэта, о его встречах с выдающимися людьми эпохи, приводятся переводы стихов Ду Фу и отрывки из исторических сочинений, позволяющие представить картину жизни средневекового Китая.
В 1825 г. во время путешествия к Черному морю скончался Всероссийский император Александр I Благословенный, победитель Наполеона, участник заговора против родного отца, убиенного Государя Павла I. Через всю страну везли гроб с телом царя. Толпы народа оплакивали своего монарха. Но когда много лет спустя царскую усыпальницу вскрыли, она оказалась пуста. Народная молва считает, что раскаявшийся император оставил престол и простым бродягой ушел искупать свои грехи.А через несколько лет в Сибири появился старец Федор Кузьмич, как две капли воды похожий на умершего царя.
Текст рассказа воспроизведен по публикации в журнале «Новый мир» № 5 за 1980 год.Юный герой этого рассказа, застенчивый и неловкий студент Юрий Васильев, попадает в руки энергичного психолога, который вооружает его эффективными средствами общения и воздействия на окружающих. Юрий обретает уверенность в себе, преодолевает былые коммуникативные трудности. Но вскоре оказывается, что общение, организованное по рациональным правилам, не дает ему внутреннего удовлетворения и эмоционального тепла. «Душевный культуризм» формирует красивую внешность, но не внутреннюю силу.
В новую книгу мастера современной прозы Леонида Бежина вошли лучшие и наиболее характерные для творчества писателя повести и рассказы последних лет, а также роман «Калоши счастья».Некоторые произведения специально переработаны автором для этого издания.
Леонид БЕЖИН — родился в 1949 году в Москве, окончил Институт стран Азии и Африки при МГУ. Работал в Музее искусства народов Востока, был главным редактором издательства “Столица”. В настоящее время — ректор Института журналистики и литературного творчества (ИЖЛТ). Автор книг прозы “Метро “Тургеневская””, “Гуманитарный бум”, “Ангел Варенька”, “Тыквенное общество”, а также публикаций в журналах “Москва” (повесть “Воспоминания старых москвичей”), “Новый мир” (роман “Калоши счастья”, повесть “Благословенный, или Усыпальница без праха”)
Леонид Бежин, автор книг «Метро «Тургеневская», «Гуманитарный бум», и в новой книге продолжает разговор о подлинной и мнимой интеллигентности, об истинной и мнимой духовности. Повесть «Ангел Варенька» охватывает жизнь двух поколений, их взаимоотношения. С теплотой и тревогой пишет Л. Бежин о Москве, городе, где в основном живут его герои, которому они преданы всей душой.
«Пазл Горенштейна», который собрал для нас Юрий Векслер, отвечает на многие вопросы о «Достоевском XX века» и оставляет мучительное желание читать Горенштейна и о Горенштейне еще. В этой книге впервые в России публикуются документы, связанные с творческими отношениями Горенштейна и Андрея Тарковского, полемика с Григорием Померанцем и несколько эссе, статьи Ефима Эткинда и других авторов, интервью Джону Глэду, Виктору Ерофееву и т.д. Кроме того, в книгу включены воспоминания самого Фридриха Горенштейна, а также мемуары Андрея Кончаловского, Марка Розовского, Паолы Волковой и многих других.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Имя полковника Романа Романовича фон Раупаха (1870–1943), совершенно неизвестно широким кругам российских читателей и мало что скажет большинству историков-специалистов. Тем не менее, этому человеку, сыгравшему ключевую роль в организации побега генерала Лавра Корнилова из Быховской тюрьмы в ноябре 1917 г., Россия обязана возникновением Белого движения и всем последующим событиям своей непростой истории. Книга содержит во многом необычный и самостоятельный взгляд автора на Россию, а также анализ причин, которые привели ее к революционным изменениям в начале XX столетия. «Лик умирающего» — не просто мемуары о жизни и деятельности отдельного человека, это попытка проанализировать свою судьбу в контексте пережитых событий, понять их истоки, вскрыть первопричины тех социальных болезней, которые зрели в организме русского общества и привели к 1917 году, с последовавшими за ним общественно-политическими явлениями, изменившими почти до неузнаваемости складывавшийся веками образ Российского государства, психологию и менталитет его населения.
Это была сенсационная находка: в конце Второй мировой войны американский военный юрист Бенджамин Ференц обнаружил тщательно заархивированные подробные отчеты об убийствах, совершавшихся специальными командами – айнзацгруппами СС. Обнаруживший документы Бен Ференц стал главным обвинителем в судебном процессе в Нюрнберге, рассмотревшем самые массовые убийства в истории человечества. Представшим перед судом старшим офицерам СС были предъявлены обвинения в систематическом уничтожении более 1 млн человек, главным образом на оккупированной нацистами территории СССР.
Монография посвящена жизни берлинских семей среднего класса в 1933–1945 годы. Насколько семейная жизнь как «последняя крепость» испытала влияние национал-социализма, как нацистский режим стремился унифицировать и консолидировать общество, вторгнуться в самые приватные сферы человеческой жизни, почему современники считали свою жизнь «обычной», — на все эти вопросы автор дает ответы, основываясь прежде всего на первоисточниках: материалах берлинских архивов, воспоминаниях и интервью со старыми берлинцами.
Резонансные «нововзглядовские» колонки Новодворской за 1993-1994 годы. «Дело Новодворской» и уход из «Нового Взгляда». Посмертные отзывы и воспоминания. Официальная биография Новодворской. Библиография Новодворской за 1993-1994 годы.
О чем рассказал бы вам ветеринарный врач, если бы вы оказались с ним в неформальной обстановке за рюмочкой крепкого не чая? Если вы восхищаетесь необыкновенными рассказами и вкусным ироничным слогом Джеральда Даррелла, обожаете невыдуманные истории из жизни людей и животных, хотите заглянуть за кулисы одной из самых непростых и важных профессий – ветеринарного врача, – эта книга точно для вас! Веселые и грустные рассказы Алексея Анатольевича Калиновского о людях, с которыми ему довелось встречаться в жизни, о животных, которых ему посчастливилось лечить, и о невероятных ситуациях, которые случались в его ветеринарной практике, захватывают с первых строк и погружают в атмосферу доверительной беседы со старым другом! В формате PDF A4 сохранен издательский макет.