Данэя - [35]

Время отсчитывали часы с указателями числа и дня недели, месяца и года. Как и на Земле, утро четверга они проводили в бане: разводили пар и парились всласть, хлестали друг друга веником, плескались в бассейне. Лежали потом на диванах, потягивая какой-нибудь напиток, и разговаривали на излюбленные темы. Тут же Эя, выполняя обязанности судового врача, проводила с помощью кибер-диагноста регулярное профилактическое обследование. После бани полагалось зрелище: фильм, запись спектакля, концерт.

И “вечером” – пир с блюдами из не обезвоженных продуктов, которая всегда заказывает роботу Эя, за десять лет досконально изучившая вкусы Дана и Лала; но ни капли содержащего алкоголь. Каждый по жребию становится шутом. И они веселятся, танцуют, поют – соло и хором, прекрасно отлаженным, спевшимся ещё в горах.

Почти регулярно и помногу играл им на оркестрионе Дан, удививший своим первым исполнением токкат Баха после настойчивых просьб Лала. На Земле он ни разу не играл им; былое мастерство медленно возвращалось к нему: вначале пальцы нового тела плохо слушались его, потом было недостаточно времени для упражнений. Вернуться к занятием музыкой удалось только к концу подготовки, в самые последние годы перед отлетом. Натура взяла свое, прежнее мастерство вернулось, он только не решался играть для других. Но Лал рассказал Эе, как играл Дан играл когда-то, и та упросила его. С трудом: с музыкой у него были связаны воспоминания о самом тяжелом периоде жизни. Ему и сейчас казалось, что он исполняет всё слишком мрачно, но Лал и Эя с ним не соглашались. Эя благодарно целовала его, а Лал как-то раз сказал:

– Старший брат, ты же удивительный человек! Всё ты можешь: и разгадать самые глубокие загадки природы, и так замечательно играть. Наверно, ты сможешь ещё немало. Мне бы так!

– Тебе ли, всё знающему Лалу, это говорить? В мире, кажется, нет ничего, что не было бы тебе известно.

– Ну и что? Что – сам – я могу? Мои знания, в отличие от ваших, не того рода, чтобы дать возможность что-то создавать самому.

– Но ты создал немало замечательных фильмов. И написал книг. Не говоря уже о блестящих статьях, эссе, репортажах. Тебе этого мало?

– Да: потому что – что это всё дало?

– Уже то, что люди перестали жрать человечину! – Дан впервые так грубо выразился при них.

– Есть человеческое мясо? Брр, как же это можно? – удивилась Эя.

– Ещё как! Мясо неполноценных считалось весьма ценным продуктом, – снова резко произнес Дан.

– Да? И вы его – тоже ели?

– Наверно. В детстве, когда нам не говорили, чье мясо у нас в тарелке. Но взрослым – нет, ни разу, – подумав, сказал Лал. – А ты, Дан?

– Даже не знаю. Я довольно мало обращал внимание на еду: часто просил соседа по столу повторить заказ или использовал подобранные мне кем-то программки. Так что – весьма может быть.

– Неполноценных, что, специально откармливали?

– Нет. И то, только потому, что человек слишком медленно по сравнению с животными набирает массу. В пищу шло мясо неполноценных, умерщвленных при проведении пересадок или экспериментов, не портивших его, и старых, ставших функционально непригодными, нянь и гурий, – объяснил Лал.

– Ева сказала, что нянь не умерщвляют.

– Сейчас – нет, да и то, недавно. Но только их. А остальных – по-прежнему.

– Зачем?

– Кормят животных на зверофермах. И других неполноценных.

– Но полноценные люди – больше не едят его?

– Нет: теперь всем уже это кажется отвратительным. Благодаря нашему Лалу и его статьям.

– Но это всё, что мне удалось. И то, в молодости.

– А для меня – это предмет самой сильной гордости тобой, брат.

– О, не надо больше об этом прошу вас! – попросила Эя. – Лучше сыграй нам ещё, Дан!

11

За неделю до выхода в начальную точку гиперпереноса ещё раз была проведена контрольная проверка гипераппарата и всех приборов, скрупулезно уточнены координаты и скорость корабля.

... Оставалось два часа до начала. Астронавты собрались в рубке. Стараясь не выдать волнения, они обнялись в последний раз. Потом сняли одежду и уселись в кресла в камере переноса. Через толстые стенки иллюминаторов против каждого кресла были видны часы: основные бортовые и специальные, отсчитывающие время до начала переноса.

Они надели прозрачные шлемы-скафандры с трубками, подводящими дыхательную смесь, и через десять минут, когда стрелка специальных часов подошла к первой черте, камера начала заполняться слегка нагретым раствором весьма сложного состава. Затем стрелка подошла ко второй черте, и надулась от подачи сжатого газа внутренняя оболочка, вытесняя жидкость, плотно облегая тело со всех сторон, прижимая его к креслу.

Тело почти не чувствуется: жидкость сделала свое дело – ощущение легкости удивительное. В рубке загорается красный свет, в наушниках звучит отсчет оставшихся секунд.

И вот: десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, две, одна. Старт!

В глазах сразу темнеет, как при сильных перегрузках, и в ушах возникает высокий монотонный звук, как будто идущий изнутри. Начинается выход в гиперпространство.

Стены камеры и корабля становятся прозрачными, тают, исчезают. Они сами – тоже прозрачными, огромными, бесплотными, невесомыми. Звезды, газовые и пылевые облака, планеты, кометы, болиды – с невообразимой скоростью несутся прямо через них, появляясь из пространства и мгновенно исчезая в нем.