Дамы-козыри - [85]

Напоследок Нгомо сообщил, что обряд должен происходить в полночь. И тут Таня забастовала:

— Пошла она на… вся эта африканская мутота! — Таня в ярости раскидывала стулья. — Факиры недоделанные! Ненавижу дилетантов. Профанация науки!

Но она сама отрезала путь назад. Она поняла это, бросив взгляд на подруг.

Таня недолго колебалась между верностью подругам и верностью кодексу ученого-химика. Подруги важнее.

Шабаш назначили у Тани. Ее квартира пустовала. Близнецы осваивали унаследованную от папы дачу под присмотром могильщика-шекспироведа, с которым подружились навек и нашли массу общих философских тем для обсуждения теплыми летними вечерами.

Сова заухала, завертела головой и взмахнула широченными крыльями. Ирина вяло отмахнулась, но Алена трусливо отошла к двери. Таня занималась привычным делом — злилась:

— Где шаман? Где этот сукин сын колдуна? Я сижу здесь, как последняя дура…

— Дуры, — поправила Ирина и подлила в блюдечко воды для совы. — Не ты одна дура, а все мы дуры. Меня сова достала. Мало того, что я пообещала в зоопарке, что перед сном поймаю для нее живую мышь…

— Живую? — вскрикнула Алена.

— Ага, живую! Меня еще заставили пересчитать чуть ли не все перья у этой птички. Мышь я купила на Рижском рынке. Ну и цены сейчас на мышей! Вы, подруги, и представить не можете. Сову я везла в коробке, а там внутри темно. Бабушке-сове недавно стукнуло шестьдесят. И тут эта пернатая пенсионерка вообразила, что наступила ночь и пора на охоту. К-а-ак ухнет в коробке! Народ из вагона словно ветром сдуло! Милиционера, который потребовал коробку открыть, в палец клюнула. Жаль парня. Он, наверное, теперь стрелять не сможет…

— Бедная ты, бедная, — пожалела Алена. — А у меня все нормально. Кулебяка пышная получилась, да и тортик что надо.

— Ага, духам под хвост! — злорадно откликнулась Таня. — Лучше поинтересуйтесь, как я тряслась, эту наркоту, эфедрин, изготавливая! Из пасты не получилось, пришлось у аптеки спрашивать, напротив здания ФСБ, на Никольской улице. Там мне продали флакон солутана, который местные наркоши прозвали «салютом». Еще уговаривали недорого взять партию кокаина. Страху-то натерпелась! А вони от этого эфедрина! Надеюсь, что соседи не стукнут в органы. А то накроют меня за организацию наркозаводика… Да где, наконец, этот хренов Нгомо?

— Он красится, — сообщила Ирина. — Разложил перед собой журнал «Моя первая татуировка» и, по-моему, пытается скопировать девушку под зонтиком. Обещал скоро появиться. А вот и он… Ой, девочки! Ой!

Было от чего заойкать!

Нгомо предстал перед дамами абсолютно голым, натянув носок красного цвета на причинное место. А сам походил на телеграфный столб, размалеванный ночью компанией обдолбанных панков. Принесенные Ириной краски он израсходовал полностью. Свободного места не осталось. Непонятно как, но ему удалось разукрасить и спину.

Сова, сидевшая под потолком, на кухонном шкафу, приготовилась в очередной раз ухнуть, но увидела Нгомо и в ужасе спрятала голову под крыло. Подружки тоже оцепенели.

— Что, женщины, начнем? — буднично произнес Нгомо, плотоядно поглядывая на Аленину стряпню. — Я приступаю.

Он нудно и немузыкально заголосил и пошел по комнате вприсядку. Танец продолжался минут пять. И подруг постоянно преследовало убеждение, что занятия в русском фольклорном кружке оказали на Нгомо большое влияние. В любом случае элементы барыни в ритуальном танце народа экваториальной Конги в его исполнении присутствовали.

Нгомо прекратил танец внезапно, как и начал.

— Духи голодны, — многозначительно произнес он, давя плечом косяка в сторону кухонного стола. — Духи уже во мне. Духов надо накормить. Духи успокоятся. Сытно перекусив, духи скажут, что сделать с корнем Ронго.

— Прошу к столу, — пролепетала Алена.

Нгомо не заставил себя упрашивать.

Нгомо оказался прав, духи оказались чертовски голодны. Чавканье заставило сову выглянуть из-под крыла и тут же в страхе спрятаться обратно. Нгомо держал в одной руке ломоть кулебяки, в другой кусок «Наполеона», откусывая по очереди от каждого. На его подбородке смешались капуста и сливочный крем. Запасы еды стремительно таяли. Духи наворачивали за обе черные щеки.

— Довольно! — нервно выкрикнула Таня. — Я не дам духам помереть от обжорства. Гони сюда продукты!

Вредная женщина оторвала липкие и длинные пальцы Нгомо от блюда и вытряхнула остатки еды в мойку.

— За дело, лишенец!

Нгомо сообразил, что пиршество духов закончилось. Он утерся рукой и встал.

— Посуду! — Его голос звучал торжественно.

Таня, шепча под нос ругательства, взгромоздила на стол большой тяжелый чугунок, раздобытый на дачном участке при посредстве ученого могильщика.

— Огонь!

Ирина разожгла газовую плиту. Все четыре конфорки.

— Компоненты!

Таня вытряхнула из сумки кучку пакетиков, конвертиков, пузырьков. Отдельно положила мешочек с корнем Ронго.

— А теперь садитесь и смотрите, как работают профессионалы!

Нгомо священнодействовал. Он резал, тер, крошил, перетирал в порошок, смешивал и помешивал. Кухню затопил сложный аромат. Запах будоражил и вызывал нехорошие мысли. Хотелось завыть и немедленно подумать о продолжении рода. Подруги блуждали взглядами по стенам, стараясь не встретиться глазами. Под чугунком бушевало пламя, над чугунком струился зеленоватый дымок, принимающий очертания того, о чем мечтают старые девы душной летней ночью, лежа в одиночестве на низенькой тахте и глядя на луну.