Дамы без камелий: письма публичных женщин Н.А. Добролюбову и Н.Г. Чернышевскому - [9]

. По косвенным данным можно предполагать, что худшие условия у Бреварт и все большая взаимная привязанность привели к тому, что в середине июня 1857 г., скорее всего, произошло никак не документированное «спасение» Грюнвальд: Добролюбов оплатил за нее 25 рублей долга и снял для нее комнату: «Дошло до того, что я решился с сентября месяца жить вместе с ней и находил, что это будет превосходно. Я даже сказал ей об этом, и она согласилась с охотой…»[50]. В письме приятелю Александру Златовратскому в июне 1857-го Добролюбов намекал, что ему крайне нужны деньги, поскольку от них зависит теперь его «прочное счастие, которого достанет, может быть на несколько лет моей жизни»[51]. Первый публикатор и комментатор переписки критика Н. Г. Чернышевский не без основания полагал, что речь в этих строках идет об уплате долга Терезы. Надо сказать, что у Добролюбова перед глазами (а не только умозрительно – из книг) были аналогичные примеры спасения «падших»: его знакомый студент Евлампий Лебедев на рубеже 1856–1857 гг. спас таким образом некую Екатерину Ясунову[52]. Получив место домашнего репетитора у князя Куракина и рассчитывая на постоянную занятость с осени 1857 г. в журнале «Современник», Добролюбов, очевидно, не боялся роста расходов и необходимости теперь содержать не только себя самого, но и Терезу. Возможно, он надеялся, что она сможет зарабатывать какой-либо ручной работой, вести его хозяйство, готовить, чинить белье (позже так и вышло). Осмыслить принятое им решение «спасти» Грюнвальд Добролюбов пытался в стихах: в период с января по июль 1857 г. он написал семь стихотворений, образующих своего рода «грюнвальдский цикл», в котором нестандартно для поэзии того времени развивается тема отношений между лирическим героем и «падшей»[53].

Хотя единичные случаи «спасения» девушек из борделей и были описаны в медико-статистических работах XIX в., а в публицистике и романах 1860-х годов спасение падших женщин стало символом демократической идеологии, возможность покинуть публичный дом в то время была крайне редкой[54]. Так, за 1853–1858 гг. лишь 0,62 процента проституток из домов терпимости вышли замуж, а совсем оставили «профессию» только 1,66 процента[55]. По сведениям доктора В. М. Тарновского (1879), в среднем только одна из каждых десяти женщин, ушедших из домов терпимости и устроившихся на другую работу, осталась на новом месте, еще одна умерла, а остальные вернулись к привычному делу[56]. Таким образом, спасение Терезы Добролюбовым – факт скорее экстраординарный. Если верить признаниям самой Грюнвальд и сохранившимся документам, о которых речь еще впереди, по крайней мере до 1863 г. Тереза не возвращалась к прежнему занятию. Вот как она сама оценивала свое «спасение» в письмах Добролюбову 28 марта и 18 октября 1860 г.:

Я все думаю, мой ангел, о прошлом, о беспокойстве и заботе, которые я к тебе проявляла, со времени нашего знакомства, но поверь, мой дорогой ангельчик, что я временами была очень-очень счастлива, только мое счастье и радость моя были тихими, ты не мог их замечать. Да и как могла я не быть счастлива – ты дал мне, мой дорогой Колинька, новую жизнь. Что бы я была без тебя. Ты был мне как отец, как хороший отец, когда все меня оттолкнули, ты принял меня и сделал счастливой (письмо № 26, с. 139).

Ах, Колинька! ведь это так печально, я же всю жизнь страдала, пока не узнала тебя. Но до того как с тобой познакомилась, с того времени я сделалась совершено другим человеком. Ты был моим благодетелем, моим спасителем, а сейчас, когда мне в последний раз нужна твоя помощь, именно сейчас ты мне отказываешь, тебе же легче взять в долг, чем мне (письмо № 37, с. 170).

Важно отметить, что эти письма не только написаны уже после окончательного расставания Грюнвальд с Добролюбовым, но и по-немецки – на родном языке, который позволял Терезе во всей полноте выразить волнующие ее чувства и мысли. Благодарность Николаю Александровичу – лейтмотив почти всех ее сохранившихся писем, что не исключало, однако, и других, негативных, эмоций, которым Грюнвальд тем не менее никогда не давала волю и первенство.

Поскольку в нашем распоряжении нет никаких документов о повседневности и отношениях Грюнвальд и Добролюбова в период с середины июля 1857 г. и по июнь 1858 г., можно только гадать, как прошли те одиннадцать месяцев. Однако отсутствие переписки с большой долей вероятности указывает на простое бытовое обстоятельство: они жили вместе, на одной квартире или, по крайней мере, совсем рядом друг с другом, что позволяло не пользоваться городской почтой, иначе хотя бы какие-то письма Терезы могли бы сохраниться в архиве. Возможным указанием на место проживания Грюнвальд весной 1858 г. является упоминание в ее письме двухкомнатной квартиры в одном из домов, построенных архитектором Л. В. Глама (см. письмо № 2 и комментарий к нему, с. 93). Очевидно также, что Добролюбов в тот период вел себя крайне скрытно и не афишировал свои отношения с бывшей публичной женщиной в кругу своих однокашников и коллег по «Современнику». Чернышевский позже вспоминал, что, когда Добролюбов летом 1858 г. объявил ему о своем намерении жениться на Грюнвальд, он буквально «разинул рот: ничего подобного в жизни Добролюбова я не предполагал»