Дамский террор - [54]

— Ты сама виновата, если бы не ела столько семечек, тебе бы не делали операцию. Ты сама виновата. Ты еще долго теперь будешь болеть и не сможешь бегать.

Рита подумала тогда, что хорошо бы сейчас умереть и не мешать матери жить. Она же так страдает из-за своей дочери, а когда та умрет, ей сразу станет хорошо.

Коньяк вдруг потерял вкус и запах, Рита пила его глотками, как воду — такое с ней было уже, летом, кажется, чувство было очень знакомым. Она взяла бутылку, Черников отобрал ее у Риты и сам налил ей немного, едва прикрыл дно.

— Еще, — потребовала она и протянула стакан.

— Нефиг в одно лицо, — проворчал Черников, но все же долил немного, — алкаши так бухают. Как Руснакова твоя.

Перед глазами возник и мигом пропал образ косматой пьяной бабы, Рита помотала головой и выпила еще. Коньяк стал прежним, обжигал еще сильнее, шоколадка уже закончилась, и закусывать было нечем. Черников открыл колу и протянул ее Рите. Она отказалась, поднялась с кресла и подошла к окну. Мерцание огней завораживало, снег будто таял от неживого света, над городом крутился мутный вихрь, как бездомный, и не знал, куда бы ему прибиться и перезимовать.

— Руснакова, — Рита поежилась. Черников так и сидел на ковре с полупустым стаканом и не сводил с Риты глаз. — А ты как в банк попал? — вдруг вырвалось у нее.

— Служил срочную, потом еще три года по контракту. — Черников обхватил стакан обеими руками, точно грелся или, наоборот, согревал коньяк. — Потом вернулся домой — работы нет. Пришел по объявлению, что нужен охранник, Тарновский проводил собеседование. Я ему понравился. — Черников отпил немного, хотел встать, Рита толкнула его в плечо, и Черников остался на месте.

— А потом? — Она обошла Черникова, снова встала у окна. Тот заметно напрягся и не сводил с Риты глаз.

— Работал, учился в универе, Тарновский меня заставил, потом дорос до его зама. Женился, развелся. А что?

Он залпом прикончил коньяк, взял пустую бутылку и поглядел ее на просвет. Чуда не произошло, она не наполнилась, на дне остались несколько капель. Черников поднялся, поставил все на стол и шагнул к Рите. Она отошла вбок, залпом допила свое и тоже поставила пустой стакан на стол. И показала Черникову на кресло:

— Сядь туда.

— Зачем? — Он нервно улыбался, но сел-таки на самый край, готовый сорваться с места.

«Типа мужик приватный танец заказал». Текила будто рядом стояла и говорила Рите, что ей делать. Она скинула толстовку, Черников подался вперед, Рита толкнула его обеими руками.

— Ты чего? — Он подчинился, Рита встала напротив, раздвинула ему колени и развернулась. «Нужна музыка, не медляк, а что-то поживее», — музыки нет, да и черт бы с ней. «Красный свет, больше красного света, он тебя спасет», — красного тоже нет, есть подсвеченная огнями города комната и жар, что пробивается изнутри, жар, кураж и душа, что загорелась от одной спички.

Рита делала все, как говорила ей Текила, делала так, будто репетировала сотни раз и еще больше раз выступала в клубе. Черников тянулся к ней, пытался схватить, Рита била его по рукам и продолжала танцевать. Отскочила в конце, как показывала Текила, но Черников угадал маневр. Он схватил Риту обеими руками, притянул к себе.

— Куда собралась? — услышала она его шепот, хотела оттолкнуть, а тот вдруг сам отошел на шаг, всмотрелся в темный пол: — Что это там?

Рита повернулась, Черников наклонился и схватил ее под коленки, поднял к потолку. Рита схватила Черникова за плечи.

— Уронишь. — Она не сопротивлялась, Черников еще сильнее прижал ее к себе и смотрел уже без улыбки. — Пусти. — Рита уперлась ему в плечи, Черников чуть ослабил хватку, опустил Риту немного ниже, развернулся, и через несколько шагов они оба оказались на кровати, откуда не вставали до самого рассвета.

Почти зимнего, мутного и белого, когда непонятно, что за окном — туман или снег. Рита проснулась первой, лежала, кутаясь в простыни, и смотрела в утренние сумерки. В номере вперемешку валялись одежда, обертки от шоколадок, на столе почему-то лежит пустая бутылка от коньяка, стаканы на полу, рядом еще какая-то рваная яркая упаковка. И слышно, как гудит телефон, непонятно чей и непонятно где, и что время уже девятый час утра, но это неважно, сейчас совершенно неважно.

Черников лежал на животе в обнимку с подушкой, Рита повернулась к нему. Ночью ей кое-что показалось странным, и только сейчас она разглядела на его левой лопатке длинный белый шрам и под ним еще один, только короче. Рита осторожно коснулась его пальцем, провела вниз по ломаной вздувшейся над кожей кривой линии.

— Доброе утро, — буркнул Черников в подушку.

— Что это? — Рита вела пальцем дальше, Черников дернулся, будто ему было неприятно. Рита накрыла шрам ладонью.

— Сувенир, — сказал Черников, — со службы остался.

— Больно было? — Рита плотнее прижала ладонь к теплой коже, и Черников замер.

— Забыл давно.

Он перевернулся на спину, потер лицо ладонями и принялся хлопать по кровати вокруг себя.

— Где телефон, сколько времени?

— Ты все равно опоздал. — Рита накрылась до подбородка и смотрела, как Черников после душа собирается, как ищет свои вещи, как чертыхается, глядя в телефон. И не выдержала, рассмеялась, Черников сел рядом с ней на кровать и еще минут десять ни смеяться, ни говорить она не могла.