Дамская комната - [72]

— Можете продолжать и это наряду с инжиром, если хотите.

Он смотрел на Агнес с каким-то любопытством, заинтриговавшим Флори не меньше, чем его предыдущее поведение. Она отослала ребенка к Матильде и повернулась к врачу.

— Вы проявили столько самоотверженности в заботах о моей матери, — сказала она, — что я позволю себе, поскольку у нас установились такие хорошие отношения, спросить у вас, доктор, чем мы вас огорчили?

— Ничем, мадам, ровно ничем.

Было видно, однако, что его раздирали противоречивые мысли и что его неловкость росла.

— Эта крошка, — заговорил он снова секунду спустя, по-прежнему стоя у камина и созерцая языки пламени, — эта крошка… сколько ей точно лет?

— Я затрудняюсь назвать вам день ее рождения, доктор. Мы полагаем, около пяти.

— Как это — полагаете?

— Этот ребенок — подкидыш. Разве вы об этом не знали?

— Нет… но тогда же все меняется!

Доктор чудесным образом упокоился. Внезапное удовлетворение разгладило складки на его лбу, вернуло на лицо добрую улыбку.

— Вы верно сказали только что, мадам, об установившейся между нами симпатии, — живо проговорил он. — Именно ради этой недавней, но прочной дружбы я дам вам кое-какие объяснения, на которые вы имеете право.

Он снова снял плащ и уселся у огня на придвинутый Флори стул, устроившись на нем поудобнее.

— Мороз — не единственная причина перерыва моих визитов к вам, — начал он. — У меня нет привычки пренебрегать своим долгом в угоду своим удобствам. Итак, я не приходил к вам вовсе не из-за плохой погоды, а из-за того, что мне стало известно.

Молодая женщина ограничилась тем, что недоуменно подняла брови. Она ждала продолжения.

— Уехав в последний раз от вас и сделав остановку в Сен-Пьер-де-Коре, я отправился в Тюиссо, куда, как вам и говорил, собирался заехать.

В груди у Флори что-то сжалось, словно завязалось узлом.

— Меня приняли с обычным благожелательством, и в ходе разговора, говоря о больных, которых я посетил за день, я упомянул и вашу мать.

— Боже мой!

— Да. Называя фамилию «Брюнель», я и в мыслях не имел произвести на моего хозяина такое впечатление. Он был потрясен.

— Что же он сказал?

— Он рассказал мне все. Потребность в общении была непреодолима, и он доверился мне.

Он умолк. Из-за перегородки слышался чистый голос Агнес, разговаривавшей с Матильдой, ответов которой не было слышно, да где-то звенела посуда.

По щекам Флори текли слезы, которых она не пыталась скрыть.

— Теперь вы понимаете, почему я живу здесь одна и почему тот, кто по-прежнему остается моим мужем, показался вам несчастливым.

— Он ужасно страдал.

— А как теперь?

— Возвратившись во Францию, он сначала хотел остановиться в Париже, в ожидании сам не зная чего. Воспоминания, с которыми он там сталкивался на каждом шагу, быстро прогнали его из Парижа. Тем временем он осведомился о вас и узнал, что вы живете в Турении. Тогда-то он и решил также поселиться здесь.

— Почему, Господи, почему?

— Да потому, что этот мужественный рыцарь, это человек, увенчанный славой, этот воин, отличившийся своей смелостью, наделен верным сердцем, чувствительной душой и никогда не переставал испытывать к вам нежные чувства!

— Я не смела на это надеяться…

— Он и сам не был в этом уверен. Он сказал мне, что все понял в момент, когда глаза его остановились на вас в соборе.

— Почему же тогда это молчание, эта пустота?

— Потому что он думал, думает и сейчас, что девочка, которую он видел рядом с вами, ваша дочь. Дочь ваша и другого человека!

— Это же безумие! Ему следовало обо всем разузнать…

— Он не счел нужным никого расспрашивать после того, как увидел ее с вами в день Епифании, куда отправился с единственной целью подойти к вам, так как надеялся, что вы приедете на празднества в Тур. Он находит, что Агнесс похожа на вас, и даже признался мне, что был в отчаянии от того, что спас ей жизнь!

— Как можно было так заблуждаться!

— Если сначала он был готов простить вам мучительное прошлое, почувствовав наконец, что в состоянии трезво взглянуть ему в лицо, то новое открытие больше этого не позволяло. Решив таким образом, что вы мать этой девочки, он был потрясен еще и тем, что это предполагало последовательность в предательстве.

Флори повторила про себя эту последнюю фразу и почувствовала себя уничтоженной.

— Что вы теперь будете делать?

— Я вернусь в Тюиссо открыть правду тому, кто томится страданием, все ему разъяснить, в чем он так нуждается, не надеясь на то, что это когда-нибудь произойдет.

Флори сделала протестующий жест. И тут же передумала.

«Позже увидим. Если я начну строить новые препятствия с самого начала, мы никогда не соединимся. Я признаюсь Филиппу во всем, но не теперь. Когда представится подходящий случай».

— Поезжайте, поезжайте скорее, — сказала она, чтобы не утверждаться в своих сомнениях, чтобы предстать перед свершившимся фактом, чтобы не поддаться малодушию. — Скажите ему, что и я, несмотря на всю свою вину, никогда не переставала считать наш союз нерушимым, не переставала с любовью думать о нем!

Как только доктор Лодеро уехал, она вернулась в свою комнату, позвала Сюзанну, чтобы та занялась с Агнес, и решила, что должна наедине сообщить обо всем матери.