Дама в синем. Бабушка-маков цвет. Девочка и подсолнухи [Авторский сборник] - [8]

Вспоминая эту встречу, с которой она могла играть по-всякому, до бесконечности истолковывая ее на разные лады, — у нее ведь не было ключа к разгадке драмы, она не знала главного: что такого могла сделать эта женщина, чего делать была не должна, — Соланж спрашивала себя: а что, если все это было тайно предназначено для нее, словно в награду за ее особенный талант присутствовать и не присутствовать одновременно? Она только что открыла, какое неслыханное наслаждение доставляет ей эта способность. Видеть и оставаться невидимой… разве не лучший способ пользоваться жизнью и получать удовольствие? Разве не стало для нее обладание улицами, обладание всем городом куда более совершенным сегодня, когда она довольствуется только созерцанием, упиваясь собственной незаметностью?

Впрочем, это касалось, главным образом, ее квартала, который она привыкла считать своими владениями, поскольку до сих пор держалась завоевательницей. Красивая, непредсказуемая, намеренно словоохотливая с соседями и торговцами, Соланж прежде ценой постоянных усилий поддерживала иллюзию обладания — и только теперь внезапно осознала, до чего все это было утомительно.

Теперь, ничего не требуя, скользя, подобно безмолвной тени, среди тех же соседей, которые на нее и не смотрят, она чувствует себя свободной до неуязвимости. Проходит мимо лавок, и торговцы ее даже не окликают. Короче, новая Соланж живет своей жизнью, никому неведомой и потому исполненной прекрасной безмятежности.

И все-таки не далее как сегодня, вот только что, когда она покупала овощи, зеленщик, отсчитывая монетки, долго и пристально вглядывался в ее лицо. Она почувствовала, что он готов заметить: «Вы очень похожи на…» — или спросить, не доводится ли она случайно родней такой-то… Но Соланж испарилась, оставив его стоять с разинутым ртом: он до того растерялся, что она и сейчас, срезая тонкую шкурку с морковок, тихонько над ним посмеивается.

Она разложила овощи на подоконнике, на случай, если вдруг Степенный старый господин с той стороны улицы появится в своем окне. Дело в том, что Соланж стала подстерегать его с того самого дня, когда они вместе любовались детским полдником. Ей очень хотелось бы еще раз понаблюдать за чем-нибудь вместе с ним, раствориться в созерцании, как они делали это в сквере, у песочницы, праздно и бездеятельно. Ей очень хотелось бы научиться у Степенного старого господина правильному способу смотреть на мир.

Соланж дочистила последнюю морковку. За окном напротив по-прежнему не ощущалось никакого движения, но только что зажегся свет. Он дома. Она сочла добрым знаком то, что свет вот так вот взял да и зажегся именно в эту минуту.

И тут зазвонил телефон. Соланж неохотно взяла свой блокнотик и потащилась к двери в гостиную. Это Жак. Так она и думала.

Нацарапав на страничке «Жак», она прикрыла дверь, из-за которой к ней старались достучаться, силясь в чем-то ее убедить. Вернулась на кухню, хихикая, как маленькая девочка. В этом радостном детском смехе не было и капли злости. Ей стало смешно от внезапно осенившей ее догадки: а ведь у Жака-то появился соперник! Тот самый Степенный старый господин, который умеет правильно смотреть на жизнь, умеет просто-напросто потому, что уже состарился.

~~~

Соланж наклонилась поближе к зеркалу. Седой волос около уха потихоньку отрастал. Надо сказать, она его лелеет. Она с ним разговаривает, возится с ним, в точности так же, как возится со стоящими в гостиной цветами в горшках, изо всех сил стараясь помочь растениям выжить в этой окончательно заброшенной комнате.

Хотя к первому присоединились и другие седые волоски, и не только на висках, ими оказалась пронизана ее угольно-черная грива, которую она перестала подкрашивать, все-таки именно этот волосок остается предметом ее особой нежности.

Впрочем, нежности у нее теперь хоть отбавляй, хватает на все признаки того, что ее лицо и тело потихоньку начинают сдавать, — вот, например, те места, где кожа едва приметно смята. По утрам она выискивает эти складочки, тихонечко проводит по ним кончиками пальцев, ласкает взглядом. С нежностью относится она и к мелким коричневым пятнышкам, разбросанным по коже, словно теневые цветочки: удивительная вышивка времени на светлой ткани плоти, — она пересчитывает их по вечерам, после супчика, выложив руки рядышком, ладонями вниз, на кухонный стол.

Соланж улыбается зеркалу — оно так чудесно рассказывает ей именно ту историю, которую хочется услышать. Она улыбается завтрашнему дню, уже стоящему на пороге.

Ее волосы быстро обучились новой премудрости. Они теперь сами скручиваются в узел на шее, сами подставляются под шпильки, послушно, как собака, которая тянет голову навстречу ошейнику в хозяйских руках.

Сегодня очередь черной блузки.

Соланж берет лежащую на холодильнике сумочку, достает из овощного ящика туфли. Она очень довольна тем, что на верхней полочке платяного шкафа в спальне нашлись нитяные перчатки. Она больше ни за что не выйдет из дому без перчаток. Неплохо было бы купить шляпку к серому костюму. И еще она приглядела в галантерейной лавке, где торгуют чулками, бельем и мебельными тканями, темно-синее шелковое платье: у нее такое чувство, будто бы оно уже ей принадлежит.