Дама с фюрером на спине - [21]

— Я применил физическое воздействие на «интерфейс» Джоульштейна, — объяснил дядя Миша, — из-за того, что он не соблюдал режим. Строжайшая дисциплина способствует самодисциплине, без которой не достигнуть цели. Нужно стать железным шаром, раскручиваемым на конце цепи самодисциплины, чтобы сокрушить все преграды на пути к своей заветной цели. Когда цель — это процесс, она зажигает свет в тёмном тоннеле жизни. Моя цель — телесно-духовное совершенствование, это путь на всю жизнь. Можно идти путём писания книг, картин, создания кинофильмов, синтезаторов Танатоса… Главное, не идти на сделки с совестью. В условиях тоталосоцизма это смертельно опасно, но чем жизнь труднее — тем она и почётнее. Также важно и самоутверждение посредством собственной деятельности, а не за счёт других.

Жора Копрокантян оказался третьим «сошедшим с трассы». Пересказывая сокамерникам историю собственного «падения», он говорил:

— Вот почему я так легко выпивать-то начал? Ведь нас ещё в детстве учили: пока ты ребёнок, будь добр пить всякие соки и прочее, на бутылках даже картинки были специально на детей рассчитаны. Повзрослеешь — тогда уже и бухай с Богом! Нелепо смотрелся бы взрослый с бутылкой, на которой изображён мультяшный медвежонок.

— Всё с тобой понятно. От бухла уже и до религии рукой подать. Легче всего управлять теми, у кого все мысли о нажиралове, — вставил ремарку Светёлкин. — Вот в чём трагизм.

— А никакого трагизма и нет; есть только движение вперёд к цели или топтание на месте, то есть, с учётом вращения Земли, движение от цели, — проговорил Некупко и обратился к Жоре. — Тебя самого как взяли-то?

Как его взяли, Копрокантян прекрасно помнил.

— Некто, на вид алкаш-перестарок, присел рядом со мной на лавочку на остановке и принялся цитировать Писание, глядя в пустоту перед собой. От неожиданности я решил сперва, что тот просто читает рэп… Голожопая бомжиха между тем присела пописать прям на остановке. Помочившись, она попробовала стрельнуть у меня мелочи. Всё это должно было вызвать и, само собой разумеется, вызвало у меня замешательство. Дальше — как и у вас.

— Зачем такие сложности? — не понял Светёлкин.

— Фанатики считаются опасными. Крест мой они через «Серп и молот Тура» сперва мельком увидали, сами потом признались.

Светёлкин и дядя Миша, как всегда, сдались последними.

7. Hat seine Schuldigkeit getan

В «Релаксе», клубе если не на все сто процентов «правом», то уж точно «безафозном», прятать тату на спине не являлось необходимой мерой безопасности; такая скромность даже, безусловно, повредила бы «правому» делу склеивания «фашей». На витрине старого «Зиг-Зага» (не того, на месте которого ныне публичный дом, неподалёку от Киевского вокзала… нет, ещё более древнего — того, что располагался на Воздвиженке) висел баннер, на котором поэт Пушкин стоял с электрогитарой в руках. Этот сюжет сразу привлекал внимание определённой категории посетителей. Подобно тому самому изображению, старина Адик с «зигой» служил рекламной вывеской мировоззрения и особенных сексуальных наклонностей. Будучи не просто «релаксирующей» девушкой нетяжёлого поведения, а иствующей эстетствующей блудодейкой для одних только бонов, Снегирёва преуспевала на своём поприще. Фетиш бритой головы манил её так же сильно, как вражеский скальп — деловара на тропе войны. Впрочем, иногда она ошибалась, и безволосый претендент на ночь вблизи её сладчайшего лишённого растительности бугорка Венеры оказывался представителем иной субкультуры. В этом случае молодого человека ждало разочарование, и он мог долго и безуспешно потом пытаться понять, в чём же именно был фейл знакомства.

В клубе, где её прозвали «фрау Гитлер», обычно она появлялась с Маврошкиным. Заплатившего за подругу Михаила вышедшая на охоту девушка до шести утра, как правило, игнорировала за ненадобностью, так как бухло он ей не покупал. Стандартную «релаксовскую» ночь фрау Гитлер условно можно было разбить на три приблизительно равных временны́х отрезка, переплетённых между собой. Треть ночи, когда диджеи крутили что-нибудь индастриал-образное, Снегирёва проводила на танцполе в угаре кибер-танца, периодически целуясь и обнимаясь с девушками. Если на сцене выступали местные группы, фрау уходила в бар, в котором на общение с друзьями или новыми знакомыми любого пола уходила ещё одна треть. Всё оставшееся от ночи время девушка проводила в усердных поисках актёра, достойного сыграть главную роль в очередном акте спектакля, поставленного в театре рейха по пьесе её молодости и страсти.

Михаил, старавшийся как мог игнорировать амурные нацисткие вылазки, чтобы лишний раз не беситься от ревности, наоборот, с утрированным вниманием вникал в гитарные аккорды, бас, «долбу», клавишные, рык, стоны, шёпот и хрипы всех без исключения выступавших групп.

В тот раз они со Снегирёвой удачно попали по «плюсам» на фестиваль «правой» oi! — и хардкор-музыки «Эйти эйт-Фест», который ежегодно проводился группой «Кровавые Риффы» — само собой, бессменными хэдлайнерами своего же феста — и длился всю ночь до утра.

Все выступающие на фестивале группы были, как говорится, «по крестам»: не пили и не курили. Такого же поведения они ожидали и от своих фэнов, но Снегирёвой, лавировавшей по привычному маршруту от танцпола до бара и обратно, в этом отношении нечем было их порадовать. Зато oi! как было кое в каком другом!